Константин Столяров - Однажды в России

- Превосходно!.. Назовите, пожалуйста, что у вас пропало в день обыска?

- Бирманский рубин фацетной огранки, цвета "голубиной крови", весом 35 каратов, - начал перечислять Тизенгауз. - Кристалл изумруда высшего качества весом 502 карата, найденный моим отцом, геологом по профессии, на Южном Урале. Кристалл темного сапфира весом 900 каратов. Еще восемь сапфиров-кабошонов весом...

- Не так быстро, - попросил Вороновский. - И, будьте добры, называйте их стоимость.

- На аукционе "Кристи" стартовая оценка бирманского рубина была бы, думаю, 300-320 тысяч долларов, а пороговая цена покупки - тысяч 650-700, - помедлив, ответил Тизенгауз. - А относительно кристаллов... Все зависит от мастерства ювелира, взявшегося за резку и огранку, от его интуиции, от технологии обработки...

- Назовите ориентировочные цифры.

- Из 502 каратов полезный выход дал бы приблизительно половину, что можно оценить в 220-250 тысяч. Кристалл сапфира несколько ниже качеством, так что в обработанном виде получилось бы каратов 300.

- Могу я считать, что стоимость названных вами камней превышает миллион долларов?

- Несомненно. Эти уникумы представляют собой национальное достояние нашей страны и зарегистрированы в реестре Гохрана в Третьем главном управлении Минфина СССР.

- А ваши бриллианты? Почему вы о них не говорите?

- Бриллиантов у меня не было.

- Не было? - удивился Вороновский. - Почему?

- Ни дед, ни отец не любили бриллиантов, а мне это передалось от них.

- Любопытно.

- Изумруды, рубины и сапфиры привлекательнее бриллиантов. На свету они переливаются иначе, в особенности кабошоны. Кажется, что они из глубины излучают тепло, - мечтательно вымолвил Тизенгауз и, помолчав, добавил равнодушным тоном: - А у бриллиантов сухой, холодный блеск.

- Боюсь, что этого тепла вы больше не почувствуете.

- Камни, по-вашему, уже уплыли за границу?

- Вы подхватили мою мысль на лету, - соболезнующе подтвердил Вороновский. - Что у вас еще пропало?

- Хризолиты, бериллы, опалы, хризопразы, гранаты, топазы.

- Кому вы их показывали?

- Многим.

- Зачем?

- Наличие коллекций, по-моему, подразумевает, что любуется ими не только владелец. Показываешь не из хвастовства, а из желания доставить удовольствие людям.

- И заодно внушить им острую зависть, - прибавил Вороновский. Признайтесь, вы кого-нибудь подозреваете?

- Нет.

- Решительно?

- Вы заговорили о бриллиантах, и я сразу... - неуверенно начал Тизенгауз. - Знаете, что пришло мне на ум? У меня дома было сто девятнадцать высококачественных стразов из фианита и горного хрусталя. Может быть, кто-то по оплошности принял их за бриллианты?

- А теперь ближе к делу. Андрей Святославович, скажите откровенно, чего вы хотите в первую очередь?

- После конфискации коллекций окончательно разворуют то, что еще сохранилось. Сейчас это страшит более всего. Нельзя ли приостановить исполнение приговора?

- Нет ничего проще. Существует добрый десяток мест, куда мы незамедлительно обратимся с жалобами в порядке надзора. При желании можно добиться отсрочки минимум на полгода, а то и на год. Но, предупреждаю, нам не обойтись без участия вашего адвоката, чтобы очно убеждать прокуроров и судей в необходимости истребовать ваше дело для внимательного изучения. Поверьте моему опыту, живое слово гораздо действеннее, нежели эпистолярное творчество... Вы, кажется, курите?.. Не стесняйтесь, Андрей Святославович, курите, милости прошу.

Тизенгауз закурил "Приму" и, преодолев неловкость, отважился было заговорить о безденежье, но тягостного признания удалось избежать: Вороновский прочитал его мысли и придвинул к нему заранее приготовленный конверт.

- Здесь две тысячи. На первое время хватит, а там посмотрим.

Сумма, предложенная Вороновским, равнялась годовому заработку Тизенгауза в ЦНИИСЭ. Андрей Святославович поднял глаза на Вороновского и вместо благодарности хрипло пролепетал:

- Виктор Александрович, а если я не смогу отдать?

- Как-нибудь переживу, не зачахну.

- Когда меня реабилитируют, я, будьте совершенно спокойны, немедленно, в кратчайший срок верну вам все до...

- Любите вы переливать из пустого в порожнее, - перебил Вороновский. Зарубите себе на носу, Андрей Святославович, что если уж решились прибегнуть к моей помощи, то неукоснительно следуйте всем моим указаниям. Задача ясна?

- Вы, по-видимому, уверены, что надзорные инстанции удовлетворят ходатайство адвоката и отменят несправедливый приговор?

- В этом я отнюдь не уверен, - прямо ответил Вороновский. - Но мы выиграем время, что сейчас действительно важнее всего.

- А нельзя ли предпринять что-то по-настоящему радикальное? - с надеждой спросил Тизенгауз.

- Хороший вопрос. - Вороновский недобро усмехнулся. - Чтобы без затяжек вернуть вам и честь, и имущество?

Тизенгауз энергично закивал головой.

- Наверное, можно. Боюсь только, что это будет слишком дорого стоить.

- Виктор Александрович, но я же абсолютно ни в чем не виноват, - торопливо заговорил Тизенгауз. - Если бы я совершил нечто противозаконное, тогда...

- Не надо мне этого объяснять, - Вороновский невольно повысил голос. - Вы мой одногодок, а рассуждаете как кисейная барышня. Те, от кого зависит ваше оправдание, берут мзду и с виноватых, и с правых. Допускаю, что невиновных обслуживают по льготному тарифу, вот, собственно, и вся разница.

Плечи Тизенгауза поникли, а голова опустилась на грудь. В этот момент он не отдавал себе отчета в том, что подействовало на него больше - мысль о всеобщей продажности властей предержащих или известие, что Вороновский его ровесник. Виктор Александрович выглядит на десять-пятнадцать лет моложе и, должно быть, еще долго не ощутит бессилия старости, тогда как он, Тизенгауз, стоит на ее пороге, а вернее, перешагнул порог. Что его ждет впереди, кроме призрачных надежд и благотворительных подачек?..

- Сделайте одолжение, не впадайте в черную меланхолию, - попросил Вороновский. - Простые ходы нам с вами заказаны. Признав вас виновным, противная сторона перевела борьбу из стойки в партер, вынудила защищаться, смиренно оправдываться. А для победы нужно переходить от защиты к нападению, готовить обходной маневр.

- Как же быть? - вяло поинтересовался Тизенгауз, не понимавший того, о чем говорил умудренный опытом собеседник.

- Задействовать средства массовой информации. Без вашего ведома я уже договорился с одним из моих доброжелателей, известным московским публицистом, который согласен вплотную заняться вашей историей, чтобы сделать ее достоянием гласности.

До Тизенгауза начал доходить замысел Вороновского. Он на ощупь достал из пачки новую сигарету и прикурил от предыдущей.

- Ваш случай особого рода. Это ясно каждому, кто хоть мало-мальски способен анализировать причинно-следственные связи, - продолжал Вороновский. Если в результате обходного маневра вас оправдают, то кому-то придется отвечать за то, что с вами проделали. А судейский люд не любит преследовать своих, и вынудить их можно только одним способом - гласностью.