Константин Столяров - Однажды в России

- Не поверишь, Олежка! - удрученно восклицал Баздырев. - Не она одна, а вся ихняя немчура ведет на дому копеечную бухгалтерию. Е-мое! Да на хрен мне такая житуха?

Этот эмоционально окрашенный рассказ Пичугин слышал от Баздырева по меньшей мере раз десять в "Холисе" и еще столько же в Рощине, но подавил зевок, чтобы не обижать приятеля. Согласившись с тем, что скопидомство не свойственно русскому человеку, он решил изменить тему разговора и задался вопросом: стоит ли рассказывать Грине про подвал?

Сегодня днем, когда Пичугин, высадив Баздырева в Серове, дожидался приезда посредника с деньгами в перелеске под Тарасовкой, Роман Валентинович от нечего делать познакомил его с историей подвала. Снимая дачу, Затуловский прельстился ее уединенным расположением, а еще - добротным подвалом. Площадью три с половиной на пять метров при высоте в два с лишним метра, подвал как нельзя лучше отвечал целям операции. Правда, Затуловского несколько озадачило бросавшееся в глаза несоответствие между качеством подвала и дачи - последнюю сварганили по принципу: тяп-ляп и готово. Но тронувшийся умом владелец в минуту просветления прояснил картину. Дело в том, что роскошный подвал сооружал вовсе не он, а богатый лесопромышленник из Хельсинки, некогда, по слухам, построивший здесь, на поляне, редкой красоты коттедж, который, вполне возможно, простоял бы доныне, не покажись Сталину, что граница с Финляндией проходит слишком близко к Ленинграду. Частная собственность лесопромышленника, на краткий миг ставшая общенародным достоянием, попала в руки советских граждан из породы перекати-поле, собравших самогонный аппарат и в одночасье спаливших коттедж дотла. Уцелел только подвал. Заброшенное пепелище поросло иван-да-марьей и пребывало бы в забвении по сию пору, если бы один из отцов города на Неве ненароком не подхватил триппер, из-за чего власть имущему страстотерпцу спешно потребовался лекарь, умевший держать язык за зубами. Исцелившийся вельможа, как золотая рыбка из сказки, с партийной прямотой спросил у врача: "Чего тебе надобно?" А придурочного лекаря хватило лишь на то, чтобы промямлить жалкие словеса про участок где-нибудь в живописном местечке. Так над подвалом снова возникла дача...

Убрав со стола грязную посуду, мытье которой было уделом Баздырева, они расстелили газету и начали играть в "двадцать одно", чем изо дня в день скрашивали досуг.

- Сколько на кону? - поинтересовался Пичугин, получивший туза на первой сдаче.

- Стольник.

- Иду на двадцатник. - Прикупив даму, Пичугин задумался.

- Олежка, телись,- поторопил Баздырев.

- Давай еще карту, - нервничая, сказал Пичугин и, открыв девятку, с раздражением швырнул карты на стол. - Вот блядство!. Перебор...

В течение получаса игра шла вяло и, по обоюдному признанию, так и не заладилась.

- На заборе сидит заяц, нескладуху он поет... - Баздырев вздохнул. Врезали вроде не хуже вчерашнего, а азарта как не бывало. Отчего игра не вытанцовывается?

В отличие от Баздырева, профана в психологии, Пичугин догадывался, где собака зарыта. Раньше они, не рассчитываясь, без оглядки резались в "очко" под честное слово, а сегодня живые деньги сковывали игроков, оказывая на них дисциплинирующее воздействие.

- Пора отлить, - потягиваясь, сообщил он.

- Выйти с тобой? - спросил Баздырев. По инструкции Затуловского при походах в уборную каждый раз следовало подстраховывать товарища, не выпуская его из поля зрения.

Пичугин небрежно отмахнулся и вышел на крыльцо, откуда пустил струю, целясь в валявшиеся внизу консервные банки. Все вокруг тонуло во тьме, однако свет уличных фонарей бликами отражался от белой жести и упрощал наводку. Облегчившись, Пичугин посмотрел на часы и поспешил обратно, чтобы успеть к вечернему, восьмичасовому выпуску телевизионных "Вестей". В комнате, примыкавшей к кухне, он включил черно-белый "Горизонт" и присел на облезлый плюшевый диван.

- Как мыслишь, долго нам еще куковать в Рощине? - из кухни спросил Баздырев.

- Суток десять, в крайности - две недели.

- Косой тебе говорил?

- Подполковник уверен, что освобождение паренька разом подхлестнет родичей, - объяснил Пичугин. - Им захочется побыстрей получить тетку, и они не станут жадничать, отстегнут баксы... Гринь, а чем тебе здесь плохо?

- Надоело говно за ней выносить, - ворчливо отозвался Баздырев, моя в тазу посуду. - Сколько башлей косой намеревается срубить за тетку?

- Дешевле, чем за пятьсот кусков, не отдаст.

- Полмильона за бабу? Е-мое! Да что в ней особенного - дырка в промежности, что ли, не вдоль, а поперек? По мне, ни одна баба таких обалденных башлей не стоит! Им всем красная цена - полста баксов!

83. НЕ ПОМИНАЙТЕ ЛИХОМ

В субботу, 24 сентября, Вороновский с самого утра томился в ожидании свежей информации. Два дня назад Кацо запросил за Лену полмиллиона, в ответ на что Алексей Алексеевич, вопреки четким указаниям Вороновского, с ослиным упрямством назвал сумму в 400 тысяч долларов как предел, выше которого, мол, не о чем говорить. Вороновский потребовал объяснения, а Алексей Алексеевич стал в позу, доказывая, что его действия подчинены одной цели - получить заложницу живой. Четыре-пять лишних дней, по его словам, ничто в сравнении с тем, что уже пережила Елена Георгиевна, в то время как Кацо в явном цейтноте, ему позарез нужны деньги. Это объяснение Вороновский признал несостоятельньм и в резких тонах заявил, что не потерпит дальнейших оттяжек - в субботу, когда Кацо снова позвонит в Комарове, надо соглашаться на любые условия. Легко сказать - еще пять дней. А каково месяц просидеть взаперти, не представляя себе, чем все закончится?

Телефонная трель раздалась в половине одиннадцатого.

Вороновский рывком схватил трубку и, услышав голос Алексея Алексеевича, нетерпеливо прокричал:

- До чего вы договорились?

- Он еще не выходил на связь. Виктор Александрович, я звоню по другому вопросу. К вам приехала Анна Наумовна Цымбаревич. Будете беседовать с ней?

- Цымбаревич? - Фамилия посетительницы не вызвала у Вороновского каких-либо ассоциаций. - Узнайте, что ей нужно, и под благовидным предлогом избавьтесь от нее. Задача ясна?

- Она назвалась вдовой Холмогорова, - старательно подчеркнул Алексей Алексеевич. - Уверяет, что у ней к вам личное дело.

- Вдова Холмогорова? - изменившимся тоном переспросил Вороновский. Странно... Пусть кто-нибудь из ваших молодых людей проводит ее в дом. Я сейчас спущусь.

Натянув поверх сорочки легкий свитер и сменив кроссовки на мокасины, он быстро сбежал по лестнице в каминный зал, в дверях которого увидел рыжеволосую женщину лет тридцати с небольшим, одетую во все черное. Выше среднего роста, склонная к полноте, но все еще стройная, она сразу же не понравилась Вороновскому, показалась несколько вульгарной.