Ирина Глебова - Ночные тени (сборник)

В новой камере стоял непривычный дурной запах: смесь пота, хлорки, грязного белья, больного зловонного дыхания. Наверное, в прежнем её жилище тоже не благоухало, но к тому запаху Лидия привыкла. А здесь ей стало плохо, подступила тошнота. Из двух соседних лучших нар – в углу – на неё глядели две женщины. Вид обоих вызвал у Лидии дрожь. Худая – с морщинистой кожей и тонкими синими губами, и полная – с обрюзгшим одутловатым лицом, серыми от проседи редкими волосами. Лидия не раз видела их, всегда вместе, в столовой, слышала, как о полной говорили: спокойно вырезала всю соседскую семью – что-то там не поделили.

– О! – скривила губы в ухмылке худая. – А вот и знаменитая убийца мужей. И молоденькая ещё! Нашей компании прибыль…Ну-ка, иди сюда…

Но Лидия молча поставила свою сумку на первую же койку от двери, села, стала выставлять на тумбочку посуду. Полная женщина смотрела на неё неживыми тусклыми, словно залитыми оловом глазами. Смотрела, будто не видела, не произнося ни слова. А Лидии было страшно так, что хотелось броситься к запертой двери, стучать в неё, просить увести отсюда!..

Казалось бы, простое дело о самоубийстве-убийстве Александра Карамышева осталось всё же в душе капитана Ляшенко. И не просто воспоминанием – какой-то неясной печалью, и ещё чем-то… Он сам не сразу осознал, что – чувством неудовлетворённости. Что-то не сделал, что-то упущено… Впрочем, скоро и это чувство если не ушло совсем, то забилось куда-то глубоко в подсознание. Слишком много было дел, самых разных. Буквально через месяц после осуждения Лидии Карамышевой пришлось Антону самому лично задерживать преступника – при очень необычных обстоятельствах.

В тот день он был дежурным по городу. Утром, сдавая вахту, майор Викентий Кандауров напомнил почему-то именно ему:

– Особое внимание, капитан, на бежавших позавчера из Первомайска двух уголовников. Они ещё не пойманы.

– Ну-у, – протянул Антон. – Времени у них много было, небось уже намотали за собой тысячи километров.

– Что ж, может и так. Но я человек простой, простодушный. – Кандауров чуть тронул улыбкой уголки губ. – Думаю, наш город так быстро им не миновать. Во всяком случае, капитан, обращайте внимание на любые подозрительные случаи. Один из бежавших – очень опасный рецидивист, убийца…

Два человека прятались в густом кустарнике. Их чёрные одежды, бритые головы, резкие настороженные движения внушили бы чувство тревоги, а то и просто страха тому, кто наткнулся бы на них случайно. Но их никто не видел. Длинная узкая траншея пересекала лес. Она так заросла колючим кустарником, что казалась непроходимой. Один её край выходил к грунтовой дороге. За дорогой тянулся забор, стояли весёлые домики в окружении качелей, горок, бегала детвора. Двое скрывались как раз на этом краю траншеи, и сквозь кусты им был виден беззаботный детский городок.

– Тоже лагерь, – сказал старший, усмехнувшись. – Строгого пионерского режима.

– Не-е, – покачал головой другой. – Это малышня ещё. Наверное дачи.

– Что за дачи? – удивился старший, отгоняя комаров от лица.

– А детские сады вывозят за город на оздоровление. Тут и живут всё лето. Я и сам когда-то ездил.

– Ты, Шнурок, был тогда пай-мальчиком? Или уже девок щупал? – подначил его старший. Шнурок оскалил мелкие зубы – улыбнулся. Другому бы смеяться над собой не позволил, в горло бы вгрызся. Но Шатуну можно было. Он был не только его паханом, но и кумиром. Глядя, как здоровенной лапищей гладит главарь свою «заточку», он чувствовал и жуть, и преклонение. Ответил с внезапно пробившейся давней болью:

– Тихеньким не был, драться любил. Конфеты, яблоки у других отнимал. Когда прямо из рук, а то по шкафчикам шастал. Меня ж мамаша подкидывала на всё лето – и с концами, не появлялась ни разу. А ко всем по воскресеньям толпы родителей, гостинцев натащат…

Шатун кончил обтирать нож, вертел его в руках. Заточка была самодельной: длинное тонкое лезвие, трёхгранное. От него почти не бывает крови и остаётся маленькое отверстие. Такое, какое осталось на шее у Гориллы. Шатун сцепился с ним в кладовке с барахлом, на заводе, куда их вывозили работать. Там был цех, опломбированный, казалось, наглухо, где вкалывали одни заключённые. Но завод не тюрьма, и когда они, стараясь идти спокойно, пересекали заводское подворье, их чёрная одежда почти не отличалась от спецовок рабочих. Но перед этим случилась та драка в кладовой. Мастер послал Шатуна за обрезками тряпья – вытирать руки. Был ли он в сговоре с Гориллой, или тот – давний смертельный враг Шатуна, – сам услышал и пробрался в кладовую раньше… Теперь это неважно. Но Шатун недаром носил своё прозвище: чутьё у него звериное. По пути в кладовую он тихо свистнул Шнурку. И когда из угла неслышно прыгнул длиннорукий, с обезьяньей челюстью человек, их оказалось двое. И заточка из рук Гориллы перешла к Шатуну. Теперь она его – дважды пустил её в дело. И не жалел о том. Не жалел ни Гориллу, ни конвоира, услыхавшего шум в кладовке и открывшего запасную, ведущую прямо на улицу дверь. Он думал, что его пушка надёжнее холодного железа… Этот побег Шатун не планировал, но мечтал о нём долгие годы. Поглаживая ребристую ручку оружия, он думал о Горилле без злобы: сам того не желая, тот помог ему выйти на свободу. И пока всё шло хорошо.

– Удобная ручка, – сказал он. – Ладонь с неё не соскользнет.

– Уходить надо, – замотал головою молодой. – Комарьё загрызает.

– Уйдём по темноте. Да-а… – старший смотрел через дорогу на двух ребятишек, которые ползали на коленках, что-то рассматривая в траве. – Вот этих бы малявок взять с собой, заложниками.

– Лучше вон ту цыпочку, – хохотнул Шнурок, указывая на молоденькую воспитательницу, которая пасла детвору в глубине площадки. – С неё есть что взять. А с этих какой толк…

– Тебе бы всё… – ругнулся Шатун. – Дети в заложники – лучше всего. Ради них и родители, и легавые расшибутся, на всё пойдут.

– Да ведь шмон какой поднимется! Ты что, Шатун? – испугался вдруг младший. – Ведь всё тихо, мы и так уйдём…

– Шум будет большой, точно, – рассуждал главарь. – Да не трясись ты, это я так… прикидываю. – И вдруг мгновенно и бесшумно отпрянул в самую глубь колючих зарослей, дёрнув за собой другого и одновременно указав глазами в сторону. Шнурок глянул: в дальнем конце забора появился солдат с автоматом. Внимательно оглядев опушку леса, он поправил ремень и стал вышагивать по периметру забора. Двое чёрными ужами поползли по траншее, подальше.

– Обложили! – шипел Шнурок, задыхаясь от тоски и страха. Но Шатун вдруг остановился.

– Теперь ночи ждать не будем, – сказал он. – Теперь наоборот, сейчас надо идти, к реке. Там сегодня должно народу много быть – жарко, суббота. Сойдём за отдыхающих.