Алексей Рыбин - Пуля для депутата

— Вот так да! Неужели он всегда с такими предосторожностями передвигается? — иронично, как бы сам себя, спросил Карпов.

— Не думаю, — высказался Максимов. — Интересно, он нас заметил?

— Вроде бы нет… — Карпов на всякий случай отвернулся от суетящейся возле машины свиты нового хозяина ресторана. — А если и заметил — нам-то что? Сидим, понимаешь, никого не трогаем.

Бурый заметил знакомую парочку, сидевшую на скамейке и, похоже, скалившую зубы. Он всегда замечал все, что могло показаться подозрительным. Но крайней мере, старался.

— Слышь, Гоха, — обратился он к одному из телохранителей. — Вон там двое сидят…

— Ну, вижу, — ответил Гоха, не поднимая глаз.

— Молодец. Можешь сделать так, чтобы у них пропала охота здесь шататься? Только не сам… Каких-нибудь пацанов на них можешь навести? И учти: они биться умеют!

— Мало ли что они там умеют. Нет вопросов, шеф.

— Делай.

Максимов проводил взглядом отъезжающий от «Штаба» кортеж — черный джип в сопровождении «БМВ» и двух «девяток» — и посмотрел на Карпова.

— Может, по пивку?

— А что? В этом есть своя сермяжная правда.

Они одновременно, как по команде, встали со скамейки.

— Куда? На Лиговку?

— Здесь шалман есть неподалеку, — сказал Карпов.

— Не-е. Давай — как люди. Возьмем по бутылочке, на лавочке посидим… Я, знаешь, этого удовольствия давно уже не испытывал — на лавочке посидеть. Без охраны долбаной. Из горла попить. Как человек. Я уже, по-моему, забыл даже как это бывает.

— У тебя ностальгия, Николаич. Синдром. Знаешь, некоторые люди, допустим, уезжают в Штаты, там, к примеру, круто поднимаются, потом возвращаются в Россию и бегут сразу в какую-нибудь занюханную пирожковую, чтобы кайфануть на бочковом кофе и тухлых пирожках. Ностальгия это, Николаич. Не шутки!

Они подошли к ларькам, стоящим на улице Марата, почти на углу Кузнечного.

— Ну что? — спросил Карпов. — Чего ваша душенька желает?

— «Балтику». «Тройку».

— Ну, видать, Николаич, и вправду ностальгия тебя замучила. Не ожидал я, что ты так будешь распрягаться… На «тройку»?!

— Ничего, ничего, Толя, это еще цветочки, еще все впереди…

Карпов шагнул к крошечному окошечку, протягивая деньги невидимой продавщице, пол которой можно было определить лишь по невнятно доносившимся из ларечного полумрака обрывкам фраз — там шел диалог с работягой, приехавшим за «тарой».

— Две «тройки», — произнес Карпов.

— Эй, мужик, ты чего толкаешься?..

Рядом с Карповым вырос, откуда ни возьмись (ведь только что возле ларька, кроме бывшего следователя и Максимова, никого не было!) появился невысокий паренек потасканного вида, грязновато одетый, в стареньких серых кроссовках, ветхих джинсах, в курточке из ткани, название которой давным-давно было утрачено вместе с оригинальным ее цветом.

В пору приобщения к моде стран Общего рынка одежда паренька, еще лет пять назад казавшаяся вполне обыденной, сейчас выглядела бы органично только на каком-нибудь бомже… Принаряжаться стал народ, несмотря на постоянные стенания о задержках зарплаты, о снижении уровня жизни, о росте курса доллара — на одежде граждан все эти напасти вроде бы и не отражались. Скорее наоборот: чем дальше, тем лучше выглядели граждане, те самые, «обманутые», «ограбленные» и «обнизавшие». Парадокс!

Почему-то именно это пришло в голову Карпову, уставившемуся на парня… Чего ему надо? Ведь Карпов до него даже не дотронулся: не то, чтобы толкнуть, даже пальцем не прикоснулся.

«Заводка, что ли? — думал он с легким недоумением. И то сказать: за время общения с Максимовым, да и вообще, в силу все-таки сугубо кабинетного характера своей работы, отвык Анатолий Карпов, бывший следователь, а ныне — преуспевающий писатель-детективщик, от уличных разборок. — Дожили! Вот и на нас уже гопники бросаются».

— Иди, пацан, куда шел, — сказал он довольно грубо… Вот еще — станет он объясняться с каким-то марамоем! После всего, что с ними было.

— Чего ты сказал? Ща перо в задницу вставлю, понял, ты, козел? Пошел отсюда, тварь! — И обнаглевший, казалось, полностью утративший связь с реальностью, юный гопник довольно сильно толкнул экс-следователя в грудь.

Карпов посмотрел в глаза паренька с искренним удивлением. Он даже не пытался защититься. Во-первых, Карпов, будучи профессионалом не только в литературе, но и в такого рода штучках, сразу увидел, что этот пацан не боец. И драться с ним вряд ли придется. В крайнем случае — пихнуть маленько, чтобы он улетел подальше… Только, главное, нужно постараться, чтобы не на проезжую часть эта жертва самомнения откатилась. А то еще, чего доброю, под колеса попадет — вот тогда и вправду могут проблемы возникнуть. А чтобы драться — это же просто смешно…

— Ты не понял, придурок?! — Руку пацана на этот раз успел перехватить Максимов, подошедший сбоку.

— Пошел вон, сопля, — тихо сказал Николай Николаевич. — И скажи спасибо, что не до тебя сейчас.

— Пусти! Пусти, гад, больно! — истошно заорал парнишка.

Он как-то странно вдруг повис, будто кукла, в железном захвате бывшего самбиста, бравшего призы на студенческих соревнованиях в семидесятые и на состязаниях преподавателей ПТУ в восьмидесятые, а в девяностые — уже пожившего жизнью серьезной, бандитской, посмотревшего в глаза смерти и чужой, и своей.

— Да оставь ты его! — проворчал Карпов, принимая у продавщицы две бутылки пива.

Настроение этот гаденыш все-таки умудрился подпортить.

Максимов посмотрел в глаза дергающегося в его захвате парня.

— Да он под кайфом, сучонок! — удивился теперь Николай Николаевич. — Эх, дурак ты, пацан, ну и дурак!..

— Ты чего к парню пристал? — Голос, раздавшийся за спиной Карпова, принадлежал явно не ровеснику наглого малолетки — сиплый, грубый, звучащий на одной ноте, совершенно без интонаций, без выражения, равнодушно и очень уверенно. Так профессионалы комментируют до автоматизма знакомый рабочий процесс. — Чего пристал, козел, спрашиваю?

Карпов быстро повернулся и успел (рефлекторно, в кровь, в мышечную намять вошедшим движением из прошлой своей, следовательской жизни) поставить блок от летящего прямо в лицо кулака.

Но дальше, однако, рефлексы Карпова подвели.

Высокий мужик с длинными руками и ногами, обманчиво кажущийся расхлябанным и неуклюжим, вырос за спиной экс-следователя и не стал оценивать не достигший цели удар: не останавливая своего движения, он быстро присел на корточки и левой рукой очень сильно и точно врезал Карпову в промежность.

Захлебнувшись болью и, скорее от удивления, чем от этой боли, вскрикнув, Карпов резко сгруппировался… Боль тянула вниз, давила живот стопудовой тяжестью, сгибала позвоночник и ломала колени, но опыт общения с подобного рода персонажами говорил, что падать нельзя ни в коем случае. Упасть — значит, позволить себя добить. А судя по тому, как прытко новое действующее лицо уличной интермедии начало атаку, закончить ее оно сумело бы столь же профессионально. И, главное, результативно.