Мария Ильина - Точка возврата

— Вот! — ткнула в коричневую крашеную дверь, выразительно потянула носом и помахала рукой, отгоняя вонь, будто комара. Тухлятиной несло, аж заколдобишься. Удивительно, что другие соседи молчат.

Парень с хвостиком растерянно полез в карман, долго рылся и наконец, выудил простенький ключик на грязной резинке.

— Вот! — будто передразнил соседку.

Дверь сухонько скрипнула и сразу поддалась. Душок шибанул с новой силой, стая мух ринулась вперед, как вражеская эскадрилья, Серафима приложила к носу аккуратно сложенный надушенный платок. Макс, морщась, заглянул внутрь. В крохотной прихожей ничего лишнего, фанерный самодельный ящик для обуви, черный пуховик на крючке. Про такой говорил Децил. Обои внизу в лохмотьях, облезлый крашеный пол, комочки шерсти у плинтусов. На кухне тот же минимализм: голый стол, колченогий стул, на плите эмалированный чайник с голубыми цветочками, в углу миска с засохшей гадостью. Участковому вспомнилась одна из прошлогодних жалоб: мол, Свиридов вонючее варево собакам фигачит, нет бы сухой корм покупать. «И на такую ерунду жизнь тратить! Как все надоело!» С ненавистью глянул на тетку, она всех вперед пропустила, а сама топталась в прихожей. «Кашу заварила — и в кусты!» Злости только прибавилось.

Две комнаты: одна заперта, очевидно, хозяйская, дверь другой приоткрыта. Макс и так прекрасно представлял, что там увидит. Удостовериться не рвался, брезгливость мешала. Потом мухи, и откуда только берутся? Как чуют? Прямо самозарождение жизни!

На жмурика глянет как можно позже, а то тошнота набросится, хоть беги. Никакая тренировка не помогает. Слюнтяйство и позор! Тоже мне следак, барышня кисейная! Михалев — другое дело, есть готов с секционного стола. Вот и сейчас вперед побежал и весело прокричал:

— Здесь клиент! Смерть наступила недели две тому назад, точно потом скажу! Признаков насилия не видать, скорее всего, сердчишко, возраст опять-таки.

Эксперт весело хлопотал над трупом, Макс лишь краем глаза покосился в его сторону. Сосредоточился на сумке. Так, набор белья, полотенце, замызганная коробка рафинада с надписью на казахском «Кант», с собой, видать, привез. Под пыльными кусками сахара пачка долларов. Четырнадцать по сто, надо оформить. Потрепанная книжка без обложки, в ней паспорт на имя Лугова Петра Константиновича. «Есть! Все сходится!» Теперь только доказать, что именно его следы и пальчики найдены на месте преступления. Дело закрыть. Филин распрямился в предчувствии долгожданного отдыха. Кинул быстрый взгляд на труп. Брр!

Тоже мне фигурант! Не верится даже! Зачем приезжал? Сидел бы тихо! Захотелось глянуть в лицо, попробовать понять… Одернул себя. К чему в дебри лезть? И так дел по горло. «Дебри, дебри…» Как сигнал, вспыхнула ассоциация: старая, смурная история, что дед — убийца и не тот, за кого себя выдавал. Макс цокнул языком, покачал головой, полистал паспорт. Документ явно подлинный. Да иным быть и не может. Сколько лет прошло, он и есть Лугов, и никто другой. Разбираться нет смысла, сроки все истекли, правда ничего не изменит. Это только в кино менты роют землю ради крупицы истины, в жизни все проще и практичнее. Вздохнул, снова замутило от вони, к которой было начал привыкать. Валерий вроде мужик нормальный, вряд ли полезет с требованиями. Так что, Mas vale nunka, que tarde. Переиначил любимый афоризм и уверенно зашагал к выходу.

Валерий медленно брел через туман. Весь мир там, за этим ватным слоем, ни взглянуть, ни дотянуться. Он совсем один, как потерявшийся малыш. Рыпаться бесполезно, усталость не пропускает злость. Все по фигу!

Вот и дом. Тяжесть на сердце, будто на развалины пришел. Хотя все на месте, даже дорожки подметены, а скамейки ярко выкрашены. Красные, желтые, зеленые. У дерева хрупкая фигурка в длинном сером пальто и шляпке, на плече пузатая спортивная сумка, костлявые пальцы теребят голубой шейный платок. Шагнула навстречу:

— Опять я. Извините!

— Валентина Павловна!

А ведь он бы не узнал, вытеснение. Да и она изменилась, осунулась, потускнела. Глубокая старуха. Вчера так не казалось.

— Мне нужна ваша помощь, вещи мальчику передать… Там ведь холодно, — зябко поежилась, всхлипнула.

— Я здесь при чем? Вы родственница, вы и обращайтесь! — не до церемоний сейчас, да и не пойдет он туда, от одной мысли о Максе сводит скулы.

— Сил нет с ними объясняться, формализм знаете, какой? Ко всему придираются, никакого сочувствия к горю! Полицаи, держиморды!

— Ну, а я чем помогу? — Валерий вздохнул.

— Вас послушают, вы герой! Спасли нас, себя не пожалели!

Да уж. Похвала, как упрек. Упустил время. Теперь уж не вернешь, ничего не вернешь и Ладу тоже… Правда, придурок жив остался, просто не судьба ему пока. Никакой заслуги.

Старуха все говорила, в тоне заискивающие нотки. «Смешно, будто я теперь по жизни должен ей помогать. Хотя молодец, рыпается! А мне к кому бежать?»

Подул ветер, серая морось выросла в дождь.

— Пойдемте в дом. Обсудим. И давайте сумку, вам тяжело.

Она молча подчинилась. Темная прихожая, неуютная, заброшенная кухня. Дубль два. Как позавчера. Хотя нет. Тогда был шанс, а сейчас ничего нет. Со злостью кинул сумку на стул. Старуха засуетилась, дернула молнию.

— Сейчас все покажу. Вот носочки шерстяные, вязаные.

«Будто парень станет их носить!» Валерий скривился, но ничего не сказал. Бабушка продолжила выкладывать вещи:

— Это свитерок, вот спортивный костюмчик. Жаль, постирать не успела, вечером давление подскочило, скорую вызывала, — все оправдывалась, пытаясь отскрести маленькое белое пятнышко, потом встряхнула куртку. Из кармана вылетела черная с желтым флешка и закатилась под стол. Бабушка наклонилась, чтобы поднять, задела локтем сумку, одежда вывалилась на давно не мытый пол. Старушка перепугалась, кинулась подбирать вещи и начисто забыла про флешку.

— Бедный мой Игорек, ни отца, ни матери, одна бабка! То в садик собирала, то в школу, теперь вот в тюрьму, — всхлипнула, слезы капнули на приготовленные вязаные носки. — И как упустила? Такой мальчик рос, интеллигентный, начитанный, музыкальный…

Высморкалась в розовый наглаженный платочек, подобралась:

— Вы уж простите, что с проблемами лезу. Совсем раскисла. Вы постараетесь, ладно?

Молчание приняла за согласие, заторопилась к выходу. Валерий хотел догнать, отказаться, вернуть сумку, но слабость и апатия мешали пошевелиться, так и стоял, как в полусне.

— Закройте за мной, до свидания!

Опять дверь, замки, как тогда… Прислонился к косяку, голова закружилась, в глазах потемнело. Только упасть не хватало. Слабак! Зачем из больницы ушел? Что думал делать? Что уж тут поделаешь?!