Елена Сулима - Московские эбани

И тут же немая картинка проплыла у неё перед глазами - она держит две, таким же способом разбитые бутылки и не может понять, что это. Потом обходит Вадима... Да неужели она все это перебила?! Таких способностей она не помнила за собой. Но она же помнит, как держала в руках бутылки!

И тут все, все проплыло перед ней отрывочным ускоренным кино: и пропажа картин, и обиды травившейся газом соседки, а потом письмо к ней от какого-то уголовника и посещение барака водителя Витюши и Якоб, отказывающий ей в процентах, и взорванные дома и жирные нелетающие голуби под ногами... А потом губы Вадима нежно прикасающиеся к её губам... Тишина, как перед грозою и... "эта"... и...

"Господи, неужели, свершилось, и я сошла с ума! Сошла с ума!.."

Ей стало душно, она рванула полы застегнутого на пуговицы шелкового, измятого ею во время сна, пиджака. Пуговицы отлетели.

"Да. Сошла с ума! Спокойно! Моя бабушка была психиатром. Я знаю, что это такое: "мыслить неадекватно среде" - это и сходить с ума. А что я мыслила? А что я вообще здесь мыслила? Забыла. Я вообще забыла, о чем я думала когда-то? Спокойно. Главное, не впадать в панику! Сначала надо выйти на свежий воздух и не подумать, что у меня крылья, за спиной выйдя на балкон, или что я умею летать просто так. Значит, сначала подышать свежим воздухом... Очнуться! Хоть на йоту очнуться!"

Виктория открыла балконную дверь и вышла на застекленную лоджию. Хотела открыть рамы, но стекло было разбито, оглянулась и увидела стоящие штабелями картины в рамах. То, что это её картины она поняла сразу. Сразу оценила: на лоджии сыро. Сыро! Как можно здесь держать картины?! Они же погибнут! - отвернула одну из них и поняла, что это её картины! А её картины маслом, её пастели на бумаге! - они пропитываются влагой, коробятся! И очнулась, словно от шоковой боли, физически ощутимой боли души.

Нет! - чуть было не крикнула она, но вовремя зажала себе рот ладонью.

- Нет! - прошептала она, мотая головой, - Как я могла! Как я могла довериться ему, ведь он же... ничего не чувствует подкожно! Он шел ко мне по моим картинам, как по трупам!.. И ему не было больно?!

Мозг её словно просветлел, и все что впоследствии делала - делала быстро и четко. Странная строка из песни, которую никогда не пел ни один из её предков и родственников, потому что это была какая-то агрессивно революционная песня, а они разоренные революцией дворяне, князья и казаки никогда не принимали участия в политике: но держали планку культурного уровня - были художниками, учеными, врачами... Нет, они, конечно, не пели эту песню, но подобными песнями, постоянно транслирующимися по радио, было пропитано все её детство: "Никогда, никогда коммунисты не будут рабами!" крутилась в голове. Одна и та же строка..., пока она вынимала свои картины из помпезно тяжелых рам, потом носила их к лифту, погрузила в лифт, спускала, выгружала... выносила их, укладывала в машину. Было ясно, что на одной её машине этого не вывести. Проголосовала в ночи частника блуждавшего по городу в поисках пассажиров на "Святогоре", сразу объяснила, что это не грабеж, предъявила свое удостоверение члена союза художников, сказав, что ей требуется срочно эвакуировать свои картины. И когда уже погрузила при помощи водителя на обе машины свои картины и когда уже привезла их домой, перетаскала в свою квартиру, забив ими всю бывшую кухню, рассчитанную теперь под библиотеку, лишь тогда вдруг заплакала. Слезы потекли по щекам, она окинула забитую своими картинами комнатку, поняла, что сделала невозможное. Что вообще не думала что её тело ещё способно на такие нагрузки, что смертельно устала, утерла слезы. Вспомнила Вадима. Попробовала закурить, но руки дрожали, огонь зажигалки никак не попадал на кончик сигареты. Пошла к зеркалу в ванную комнату, взглянула на себя с неприкуренной сигаретой в губах - растрепанную, с растекшейся тушью вокруг глаз, со следами черных ручьев по щекам. Приказала себе собраться. Бросила сигарету в унитаз. Умылась ледяной водой. Вошла в свою комнату села и увидела подле, валявшийся на полу, свой, так вчера, не к стати, забытый мобильный телефон. Было пять утра. Кому она могла позвонить в такое время, да так, чтобы её поняли без объяснений?! Пальцы машинально набрали телефон Спиина.

- Привет?!

- Подожди, подожди, я пытаюсь проснуться. Так значит, ты согласна? сходу забурчал сонный Спиин.

- На что?!

- Ну... везти нас всех?

- Куда?!

- В тот монастырь в тайге, искать икону. Объясняю спокойно ещё раз. До чего ж вы все бестолковые!.. Ту самую икону, которую спрятали под землю монахи в 1914 году, спасая от набега язычников Коми. Ты, что забыла, что у нас у всех уже рюкзаки собраны, и мы только ждем твоего сигнала?

- А почему моего?

- Ну... понимаешь ли, во-первых, конечно, у тебя есть деньги. Во-вторых, ты можешь наиболее грамотно руководить работами, потому как ближе всех нас к искусству. В третьих - мы мужики свободолюбивые, начальник нам нужен, но из равных себе не потерпим, а ты женщина, и не слабая, повыше будешь... О тебе давно легенды ходят. Так что? Брать билеты на Вятку? С билетами сейчас свободно.

- А поезд на Вятку когда?

- Есть в остановкой в Вятке в одиннадцать тридцать, а есть еще...

- Звони! Звони своим! Полный подъем! - ей даже было неинтересно кому, да и не верилось, что вообще кто-то поедет. Она это уже видела, как сейчас Спиин возьмет свою огромную телефонную книгу и начнет звонить всем подряд. Потому что врет, как всегда, что есть такие люди, которые сидят на рюкзаках, даже если он обзвонит сейчас сотню знакомых бывших экспедиционников, две, три - дай бог, чтобы откликнулся один. Чтобы он не расстраивался своей неудаче, сказала: - Пусть нас будет поменьше. Не больше пяти человек. Компания в пять человек, это ещё хоть как-то управляема. Значит, в пол одиннадцатого на Ярославском вокзале под табло. Я сейчас посплю часок. Разбудишь меня в семь. Там, наверное, уже холодно?

- Еще бы!

- Снега, наверное, уже по колено. Как ты думаешь лыжи брать?

- Не не-не! А то ещё потеряем.

- Ладно. У меня унты от дядькиной антарктической экспедиции остались, и спальник пуховой есть... Соберусь быстро. Звони.

И лишь положив трубку, поняла, что отступать поздно. Но и оставаться уже невозможно. И пусть, она, зная Спиина, уверенна, что существует в реальности либо Вятка, либо икона, пусть... И если Вятка ещё есть на карте, значит иконы нет. Или если есть, то она где-нибудь в Казахстане или на Алтае... Но это уже все равно.

Потом, дрожащими от переутомления руками расстегивала пуговицы, да так и не сняв себя ничего, разве что, скинув пиджак, упала на постель и заснула.

ГЛАВА 50

Лишь в три часа дня Вадим очнулся и лежал, не открывая глаз, не шевелясь, думая, как он сейчас будет общаться с Викторией. Вспомнилась ему любимое утверждение Дуды: "У мужчины и женщины решивших пожениться есть три испытания: это испытание постелью, испытание утром и испытание бытом"