Елена Сулима - Московские эбани

Но Виктория с трудом растянула губы в улыбке, едва увидела фотографии его работ маслом, они были столь же невыразительны, как и представленные на выставке фотографии. "Быть может у него что-то со зрением?.." сочувственно подумала она: - Я вообще-то тоже художник, - и вытащила из сумки пачку фотографий, каталогами решила не смущать бедного художника берлинской барахолки.

- Вообще-то... - тут же в его голосе появился пафос метра, - это уже значит не художник! Художник никогда не скажет, что он вообще-то.

- Но отчего же? Пушкин ведь называл свои великолепные стихи стишками. Вы лучше посмотрите сначала.

Он небрежно раскинул перед собой фотографии, и она почувствовала, как его душа переполняется гневом.

- А что? Вы природу рисовать не умеете?

- Умею. - Пораженная такой переменой в настроении выдавила из себя Виктория.

- Вот и рисуйте природу. Ее покупают. Сколько может быть поэзии в упавшем осеннем листе! Вот у меня тут...

Виктория почувствовала, что больше не может насиловать свою душу. Такие же слова, произносимые с точно таким же апломбом, она слышала на заре своей деятельности, лет этак - двадцать назад от чиновников при искусстве. Но не от этого ли он сам бежал в Германию в свое время?..

- Простите. У меня вышло время, я спешу, - сказала Виктория и встала из-за стола, собрала свои фотографии и протянула Лелику: - Подумай, пожалуйста, что с ними можно сделать. Может быть, выставку устроить у тебя?..

- Мать... понимаешь ли, ты не подходишь нам по концепции.

- А какая у вас концепция? Что ты подразумеваешь под этим словом?

- Малевич, Кандинский, Зверев...

- Но это же прошлый век! А ты представляешь галерею современного искусства. Имени кого?

- Неважно кого. Но мы должны соответствовать своему стилю. А как тебя вклинить в наш поток, я даже не представляю. Вот скоро у нас будет сборная солянка под названием "Иисус Христос - хороший человек". Если напишешь что-нибудь в том же духе..

- Вот, - не раздумывая, она вынула из пачки фотографию с картиной изображающей на темном фоне светящийся абрис падающего вниз, словно комета, человека.

- Но мать, концепция другая. Тут не видно чисто русского мученичества, потуг, и извращенной корявости, за что нас и ценят на западе. Космополитизм, мать, космополитизм!

- Космополитизм это, надеюсь, от слова "космос", а не от темы сталинских репрессий? - Вспыхнула и погасила саму себя? Виктория. - Ладно, спекулянт названиями, держись! Ответ не принимаю. Ответишь позже, когда спрошу.

Шагнула за порог и темная зимняя ночь объяла её. "Господи!" - подняла она взор к небу, но не увидела звезд.

- Сколько времени? - услышала она голос Альмара.

- Девять, а может десять, но одиннадцати ещё нет, - растерянно ответила Виктория.

- Чего плохо так одета?

Виктория с недоумением оглядела свое кожаное пальто.

- Замерзнешь. - Пояснил Альмар.

- Я на машине.

- Подвезешь?

- Конечно. А куда?

- На Казанский.

Альмар расположился на переднем сиденье, немного мешая ей управлять машиной, расстегнув свой овчинный тулуп, он вытащил из-за пазухи ополовиненную бутыль водки и, первым делом, предложил ей:

- Хошь?

Она отказалась.

- Ну да. Тебе нельзя - ты за рулем. Тогда один буду. - И отхлебывая водку из горла, начал свой монолог:

- Ты выходит тоже авангард, если тебя так признали. Я тоже авангард. Я тогда ещё начинал, когда вас всех и в помине не было. Я случайно не попал на ту бульдозерную выставку, с которой карьера-то у всех и началась. В деревне пил. Знаешь, такого писателя Венедикта Ерофеева? Знаешь. Вот у него и пил. Это он написал про Петушки. Книга так называется. По местности. Не про петухов, а по местности.

Виктория хотела поправить его, что книга называется "Москва Петушки", и вовсе не "по местности", а по направлению, но подумав, что если человек пил с Ерофеевым, это не значит, что он читал его книгу, и тогда зачем указывать на досадные промахи, если человеку, которому и без того, есть чем гордиться.

- По местности, значит, пил. А туда не попал, под бульдозеры-то... Вот вы меня и не признаете... Ты же тоже меня не знаешь.

- Прости, - искренне посочувствовала непризнанному гению Виктория, но почему у тебя такое странное имя Альмар?

- Это псевдоним такой, потому как засилье идет чужеземцев. Они и правят балом. А куда я как Петя Петров денусь? Кто меня запомнит?

- Ну почему же? Запоминали Петровых. Был Петров-Водкин. Был художник из "двадцатки", что выставлялись на Малой Грузинской - Петров-Гладкий. Да не один - был Петров-Гладкий Младший, был и Старший. Работы старшего я очень любила. Такая пронзительная нежность и свет в его картинах!.. Говорят, что он был учеником Ситникова. Я тоже успела взять несколько уроков у Ситникова, но Петров-Гладкий Старший, если и был его учеником, то явно превзошел своего учителя в несколько крат. Хотя, вокруг него не было такой шумихи. Не пойму, куда они все пропали - эти великолепные художники с Малой Грузинской? Слышала, что несколько человек покончило с собой... Но даже если это так - куда девались остальные? Почему ни намека на их присутствие в Москве? Почему следующее поколение художников не взялось развивать их направление, хотя они и были все разные?.. Они, пожалуй, первыми, отошли от пропаганды и от сопротивления ей. Просто были мастерами!.. Ой, я, кажется, проехала Казанский.

- А... ладно, - махнул рукой Альмар, - Вези меня на Ленинский проспект.

Виктория несколько удивилась - Ленинский - чуть ли не в противоположной стороне, но, расслабившись за разговором, послушно поехала по заданному направлению.

- А ты так говоришь, что выходит - не эта?

- Что не эта?

- Ну - не авангард.

- Не знаю. Понять не могу - что тут сейчас под этим определением подразумевается!

- Он мне тоже надоел! Душил бы собственными руками!

- Но ты только что говорил, что являешься - чуть ли не отцом современного авангарда!

- Да черт его знает, не знаю - я кто. Оттого меня и Альмаром назвали. Это от кальмара. Потому как всех их передушить - не то, что рук, щупальцев не хватит! - вздохнул Альмар и допил остатки своей водки из горла.

- Какой же ты злой, оказывается.

- Да не злой я, а уставший. Нигде почему-то мне места нет. Значит, говоришь, ты не ихняя. А чего ж тогда они тебя в кабинет пригласили? Покупатель что ли? - и, не дождавшись ответа Виктории, предложил: - Купи у меня работы.

- А посмотреть хотя бы можно?

- А вот. - Альмар тут же вытащил из-за пазухи рулон бумаг. Рисунки тушью, шариковой ручкой, фломастерами чуть ли не на оберточной бумаге, мятые и запачканные небрежными руками его собутыльников. Рисунки выдавали рубенсовскую школу, талант, немалую фантазию, судя по попыткам закрутить композицию. Но это были всего лишь незаконченные, исполненные на скорую руку обрывки задумок, зарисовки.