Мишель Ричмонд - Ты его не знаешь

— Я когда читала, — заговорила Стелла, — у самой было такое чувство, будто побывала в том лесу, где бросили тело той бедняжки. У меня дочке тогда только-только десять стукнуло, так меня просто мороз по коже подирал. Я потом целую вечность места себе не находила, как отпущу ее куда из дома. Все думаю: вдруг и с ней что случится.

— Дело не только в этом, — откликнулась Мэгги. — Хотя и в этом тоже, конечно, — страшно, что такое может случиться с кем-то из близких. Но меня поразило другое — ощущение, будто я лично знала Лилу. Такая милая девушка, умница, с потрясающим будущим. Такой дочкой можно только гордиться. Отдаешь ребенку все: время, деньги, любовь, разумеется, возлагаешь на него все надежды. Я сама мать, и от одной мысли, что кто-то может поставить крест на всем этом, у меня душа холодеет.

— По крайней мере, это не было случайным нападением, — заметила Стелла. — Страшно даже подумать, что на тебя, упаси господи, может наброситься совершенно незнакомый человек.

Все дружно закивали. По-моему, Стелла, сама того не ведая, угадала главную причину успеха книги. Указав на Питера Мак-Коннела как на убийцу, автор словно успокаивал читателей: дескать, с вами ничего подобного приключиться не может. По Торпу, выходило, что насилие неумышленным не бывает, что с простыми, порядочными людьми, живущими простой, порядочной жизнью, таких вещей не случается. «В подавляющем большинстве случаев, — писал он в предисловии, — жертвы знают своих убийц».

По залу пролетел легкий шорох, я обернулась и увидела в дверях Эндрю Торпа.

Он похудел. Во времена нашего с ним знакомства Торп не страдал избытком веса, но выглядел эдаким крепышом — результат его нелюбви к пешим прогулкам и слабости к макаронам и пиву. Теперь он был подтянут, покрыт загаром и острижен под ноль. Плюс черные брюки в узенькую полоску, черная облегающая рубашка и короткие сапоги. Общее впечатление — ни дать ни взять Брюс Уиллис. Чего он, похоже, несколько стеснялся, будто наряд ему подбирал кто-то другой. Вид у нынешнего пятидесятилетнего Торпа был куда здоровее, чем у тогдашнего, тридцатилетнего.

Какая-то дама в желтом брючном костюме провела его к небольшому возвышению и представила публике.

— Встреча с вами для меня истинное удовольствие, — сияя улыбкой, начал Торп. — Когда целую вечность в полном одиночестве работаешь над книгой, а потом наконец выберешься в люди, чтобы поговорить о ней, такое чувство, словно освободился из тюрьмы!

Едва заметный прежде южный выговор Торпа теперь явственно усилился. «На публику работает, не иначе», — решила я.

— Кстати, о тюрьмах, — продолжал он. — Я только что вернулся из тюрьмы нашего штата «Залив Пеликанов», где посетил Джонни Граймса. Он, как вы помните, отбывает двадцатилетний срок за убийство второй степени Стейси Эверетта и Грэга Симмонса.

Зал закивал, приглушенно загудел. Официанты разнесли салат — горки латука, приправленного голубым сыром. Уж и не помню, когда в последний раз пробовала латук в ресторане. В каком-нибудь шикарном заведении я бы сочла это новомодным изыском, но здесь, уверена, блюдо стояло в меню десятилетиями. Ставя тарелочку с салатом перед Клер, официант стрельнул глазами за вырез ее блузки; Клер чуть наклонилась, чтоб ему было лучше видно.

Некоторое время Торп распространялся о том, как заинтересовался убийствами в Силиконовой долине. Упомянул о своей дружбе с семьями погибших. «Интересно знать, — подумалось мне, — а что они сами думают о характере их с Торпом отношений? Они впустили его в свою жизнь? Угощали его обедом, как мы, например? Показывали ему семейные альбомы, крутили домашнее кино про своих детей в прежние, счастливые времена? Сдается мне, имей они право голоса, эта книга никогда не появилась бы на свет».

Официанты убрали салатные тарелочки и принесли горячее — жареного цыпленка с рисом и брокколи. Торп закончил со вступлением и перешел к чтению. Не странно ли это — обгладывать куриные косточки, в то время как автор взахлеб читает одну из самых кровавых сцен своей книги? Это была первая глава. Как и в книге про Лилу, она начиналась с подробного описания мертвых тел, каким образом и где они были обнаружены. Его излюбленный, всеми признанный конек — по выражению одного критика, «бестрепетное изображение места преступления».

Торп читал, периодически поднимая голову, заглядывая в глаза слушателям. Я ждала, когда он заметит меня. Как он отреагирует? Смутится? Запнется на полуслове, потеряет место в книге? Но тут я поняла, что на самом деле в глаза-то он никому и не смотрит. Оглядывая зал, Торп скользил взглядом чуть выше уровня глаз собравшихся, то есть всего-навсего прикидывался, что контактирует с публикой. И я вспомнила, что он проделывал то же самое на занятиях. Он сам как-то признался мне, помешивая ложечкой мороженое: «Я жутко нервничаю, если смотрю в глаза студентам. Решил просто делать вид».

Подоспел десерт. Дамы накинулись на шоколадное суфле, и тут Торп объявил:

— Вопросы есть?

Руку подняла хрупкая женщина за соседним столом, Торп милостиво кивнул.

— Что в работе над этой книгой было самым трудным? — поинтересовалась та.

— Распутать весь клубок, — ответил Торп. — Когда пишешь роман, события, герои — все в твоей власти, можешь распоряжаться историей как тебе угодно. С документальным произведением не так. Ты целиком и полностью зависишь от фактов. Работая над книгой, я опросил десятки людей. У каждого имелась собственная версия произошедшего, и все версии были совершенно разными.

Кто-то полюбопытствовал, как его жена отнеслась к выходу «Во второй раз — просто чудо».

— Страшно обозлилась, — хмыкнул Торп. — А потом увидела гонорар.

Зал хохотал. Звенели вилки. Появились официанты с кофе.

— Как вы отыскиваете истории для своих книг?

— Не я ищу истории, — откликнулся Торп, — истории ищут меня. В данном случае, например, у меня был приятель, который работал в «Yahoo», как раз когда произошли убийства. Играем мы с ним как-то в гольф, и вдруг он начинает рассказывать о том, что вся компания буквально на ушах стоит из-за случившегося. Как все перепуганы, о воцарившейся в «Yahoo» атмосфере всеобщего недоверия. И я понимаю — вот готовое начало истории. Меня заинтересовали не столько сами убийства, сколько их последствия, не столько жертвы, сколько оставшиеся в живых, их взаимоотношения и перемены в них.

Наблюдая за тем, как Торп работает с залом, я старалась вспомнить — что именно тогда, давно, нашла в нем, отчего без утайки выложила ему такое, в чем не признавалась никому? Теперь его умение убеждать было на пике, словно последние двадцать лет он только и делал, что шлифовал его. В детстве, у себя в Тускалусе, он регулярно посещал воскресную школу при баптистской церкви и, надо признать, обладал неким проповедническим даром — эдаким наигранным, компанейским обаянием, заставлявшим всех внимавших ему чуть податься вперед.