Питер Аспе - Дети Хроноса

Ван-Ин нехотя затушил первую сигарету, которую он докурил почти до фильтра.

– «Предполагаемая причина смерти: перелом шеи, – прочитал он вслух. – Возраст: от 25 до 30 лет. Рост: 176 сантиметров. Пол: мужской. Дата смерти: 1985–1986 годы. Особые приметы: старый перелом берцовой кости, обширная челюстно-лицевая операция плюс двадцать четыре фарфоровых зуба на штифтах». Господи, это же стоило целое состояние!

– Де-Ягер во всех отношениях решил не откладывать дело в долгий ящик. Если я не ошибаюсь, Ханнелоре исходила из того, что последним днем для сдачи отчета будет пятница.

– Она звонила ему вчера днем, – вздохнул Ван-Ин. – Кто-то из прокуратуры шепнул ей на ухо, что клиническое исследование скелета занимает очень мало времени. И не нужно быть гением, чтобы установить, что у кого-то сломана шея. Де-Ягер должен был это увидеть еще в яме.

Ван-Ин поспешно зажег вторую сигарету. Версавел молчал. Он по собственному опыту знал, что добрым намерениям Ван-Ина не суждено длиться долго.

– И все же это удивительное достижение, – заметил он. – Достижение Ханнелоре, я имею в виду. Де-Ягер – упрямый осел. Даже прокурор обращается с ним очень деликатно. В следующем месяце она хочет отправиться в путешествие.

Версавел удивленно посмотрел на начальника. Мозг комиссара работал очень причудливым образом. Обычно у него довольно хорошо получалось следить за ходом мыслей Ван-Ина. Сегодня же это ему едва удавалось.

– Ханнелоре хочет, чтобы я раскрыл это дело как можно быстрее, – пояснил Ван-Ин. – Она из прокурора веревки вьет, и, чтобы войти к ней в доверие, Де-Ягер с удовольствием свою собственную печень порежет на кусочки. Более того, она надеется, что в ближайшем будущем я стану главным комиссаром.

– На твоем месте я бы в таком случае перешел в жандармерию. Скоро все главные комиссары будут оттуда.

Версавел был настроен против жандармерии и не упускал возможность выразить свою досаду.

– Да, Гвидо, смейся. Женщины – сложные существа. Собственно говоря, ты должен радоваться тому, что ты гей.

Вторая сигарета Ван-Ину не понравилась. Если курить слишком мало, сигареты начинают вонять.

– Спасибо за совет, босс.

Ван-Ин пожал плечами, сел за свой стол и снова прочитал факс. Сначала они должны установить личность Герберта. Только после этого можно будет заниматься поисками преступника.

– Я предлагаю тебе проверить, не было ли между 1985 и 1986 годами заявлений о пропавших без вести лет тридцати.

– В Брюгге?

– С чего-то надо начинать. Не так ли, Ватсон?

– Это все?

– Конечно нет. Поручи нашим ребятам обзвонить всех зубных врачей и стоматологов. Человек с такой кучей фарфора во рту должен иметь медицинскую карту, по ней мы его и идентифицируем.

Версавел все покорно записывал.

– Мне разыскать Барта? – спросил он с фальшивой улыбочкой.

Он знал, что у Ван-Ина от этого имени мурашки по коже бегут. Барт был коварным карьеристом, который разными обманными путями дослужился до главного инспектора. В прошлом году он прошел курсы анализа преступлений в Национальном институте криминалистики и криминологии. Название курса звучало модно, и, более того, существование подобных занятий убеждало граждан в том, что суд наконец-то шагнул в XXI век. В действительности Барт едва ли умел обращаться с компьютером, хотя диплом, который висел у него над кроватью, уверял в обратном.

– Есть альтернатива?

Версавел помотал головой:

– Боюсь, что нет, Питер. Ты что, никогда не читаешь служебные приказы?

Говорят, что крысы чувствуют приближение беды. Некоторые люди тоже обладают этим даром. И хотя Ван-Ин к этой категории людей не относился, насмешливый тон Версавела заставил его заподозрить неладное.

– Какие служебные приказы? – осторожно спросил он.

Версавел глубоко вздохнул:

– То есть ты не знаешь, что Де-Ки приписал главного инспектора Барта к нашему отделу?

Когда в прошлом месяце главный комиссар Картон умер от кровоизлияния в мозг, бывший главный комиссар Де-Ки вновь вступил в свою прежнюю должность, до момента, когда найдется подходящий преемник Картона.

– Когда этот кретин появится?

– Завтра, – ответил Версавел.

Плохие новости все переживают по-своему. Поскольку эта была действительно сокрушительной, Ван-Ин потерял дар речи. Он начал хватать ртом воздух, пытаясь сформулировать ругательство, и у него это не получилось, и он, вконец раздосадованный, вышел из кабинета.

Вилльям Артс прочитал новости о Герберте за завтраком. Его угловатые челюсти застыли. После стольких лет относительного спокойствия в нижней части его живота появилась тупая боль, словно там кто-то бился в слишком тесном ящике. Он попытался унять эту боль глотком чуть теплого чая. Линда подала ему тост, намазанный сливочным маслом. Два яйца шипели в жире на сковороде. Она прошаркала к плите, сняла сковороду с огня и шмякнула сопливую яичницу на тарелку.

– Что-то случилось? – спросила она.

Прежде Линда Артс была красивой женщиной. Но теперь, в свои тридцать пять лет, она превратилась в толстую тетку со следами чрезмерного употребления алкоголя на лице. Десять лет назад она еще правила, как некоронованная королева ночной жизни Брюгге. Не было ни одного мужчины, который бы ее страстно не желал, но Линда не хотела себя ни с кем связывать. Она танцевала по жизни, словно легконогая нимфа, и кружила головы своим поклонникам. Она флиртовала, разрешала к себе прикасаться, смеялась, когда ее разгоряченные жертвы тайком искали туалет.

Однажды появился Вилльям Артс. Им все восхищались. Вилльям ездил на «ягуаре», покупал одежду от Армани и неизменно всюду появлялся в сопровождении свиты темпераментных девушек с пышной грудью и торчащими сосками. Он игнорировал правящую королеву, и она с трудом это переваривала. Через две недели Линда разделила постель с победителем. Они поспешно расписались, и праздник продолжался до тех пор, пока Вилльям не потратил все до последнего цента. В день, когда это случилось, он убил ее молодость.

Теперь прежние друзья смотрели на нее с презрением. Они называли ее «толстая Линда». Зеркала стали ее злейшими врагами. Каждый раз они показывали две груди не первой свежести, заплывший живот и быстро растущие родимые пятна, из которых торчали жесткие черные волоски. Ее судьба оказалась более жестокой, чем судьба Дориана Грея, и, пожалуй, даже у Оскара Уайльда могла бы вызвать некоторое сострадание.

– Что могло случиться? – грубо отреагировал Вилльям.

Линда протерла глаза спросонья. Она закурила сигарету, шестую за сорок пять минут.

– Такое чувство, что ты увидел привидение. – Она поставила перед ним тарелку с яичницей.

– Проваливай, баба. Тебя никто не спрашивал. – Вилльям тряхнул газетой.