Владимир Колабухин - Дознание Феррари (сборник)

– Это что за Эдик? – осторожно спрашиваю Изотову. – Камилов что ли?

Она с изумлением смотрит на меня:

– А вы откуда знаете?

И в самом деле – что ей ответить? Вести разговор напрямую? Рановато, наверное. Ещё не ясны отношения сторон в этом загадочном треугольник Камилов, его сообщница, Изотова.

– Да вот уж, знаю, – медлю с ответом. – Вы давно с ним знакомы?

– Три года. А что?

– Говорят, он вам предложение делал… Было такое?

Изотова хмурится:

– Да вы объясните, в чём дело? Зачем меня пригласили сюда?

– Извините, – говорю. – Вы правы. Я сейчас вам всё объясню. Дело в том, что мы были вынуждены задержать Камилова. Он совершил очень тяжкое преступление. А вы считаете себя его невестой. Вот мы и пригласили вас кое-что уточнить.

– Что именно? – Изотова как-то сразу сникла, низко опустила голову. – Что он натворил?

– Мы ещё вернёмся к этому вопросу, – говорю тихо. – Пока ответьте: делал он вам предложение о свадьбе?

Я спрашиваю, а сам думаю: почему мне так важно знать это? Подспудно ловлю себя на мысли, что, во-первых, хочется проверить, действительно ли три года назад Камилов собирался жениться, в связи с чем и умолял Пикулина не упоминать о нём на следствии; a во-вторых… Три года – большой срок! И если Камилов никакого предложения не делал Изотовой, то что ему в этом помешало? Что или – кто? Может, та его чернявая сообщница? Знает ли о ней Изотова?

– Делал ли он мне предложение? – задумчиво переспрашивает Светлана. – Нет, не делал. Это я, дурочка, всё мечтала… Да не получилось.

– Почему? Не сошлись характером?

Изотова достаёт из цветистого продолговатого кошелёчка круглое зеркальце, бросает в него быстрый взгляд, поправляет прическу.

– Как вы считаете – я представляю интерес для мужчин?

– Несомненно, – не кривя душой, подтверждаю я, уже догадываясь, в чём соль вопроса.

– Ну вот, – грустно продолжает Светлана. – А Эдика увлекла другая – смуглая, темноволосая и черноглазая, как цыганка.

«Неужели, думаю, та самая наша подозреваемая?»

– Такая же, как вы, красивая?

– Что вы, – с ревнивой злостью возражает Изотова. – Да на неё и взглянуть-то страшно. Тощая – кожа да кости!

– И кто же это вам дорогу перешёл? Откуда такая?

– Вам и это надо знать? Ну, пожалуйста – Нинка Завьялова. Такая пигалица!

– Она учится где, или работает?

– Учится. В театральном… Тоже мне – артистка нашлась… Было бы на что поглядеть!

– И что же – давно она с ним?

– Да с год, наверное.

– А почему с вами он лететь надумал?

Изотова поднимает голову, горько усмехается:

– Надоела она ему. Да и я его от себя никогда не отталкивала. – Изотова нервно дёргает головой. – Вы Эдика видели? Глаза его, брови, ресницы? – неожиданно переходит она в наступление. – Нам, бабам, мужская красота вообще-то необязательна. Но у Эдика она особенная. Взглянешь на него и млеешь, как дурёха… Всё тогда готова простить ему, оправдать… Вы – мужчины. И то порой голову теряете из-за какой-нибудь куколки в юбке. Что же с нас спрашивать?

– А где эта Нина живёт, знаете?

– Да зачем она вам? – теперь уже вяло отзывается Изотова. – Не знаю и знать не хочу. Эдик что натворил?

– Подозревается в разбойном нападении на фирменный магазин «Бирюза». Может, слышали что?

Изотова подавленно кивает.

– Эдик рассказывал?

– Ну что вы!.. Он меня до своих дел и забот не допускает… Откровенно говоря, он лишь о себе высокого мнения, других и в грош не ставит. А что касается «Бирюзы»… Ходят же слухи по городу.

– Билет на самолёт он вам купил?

– Он.

– И эти серёжки?..

– Тоже.

– А вы и не спросили – отчего он вдруг такой щедрый? Где столько денег взял?

– Не спросила. Довольна была, что хоть с собой пригласил.

– Как же так можно, Света?..

Изотова вдруг опускает голову на стол и заливается плачем. Бросаюсь к графину и, пока Изотова пьёт воду, вызываю по телефону Громова, отвожу его к окну и коротко, вполголоса бросаю:

– Я тебя вот о чём попрошу… Позвони-ка в адресное, узнай, где живёт некая Нина Завьялова, студентка нашего театрального, и живо к ней.

– Та самая? Что была с Камиловым?

– Она, больше некому.

– Что искать?

– Перчатку. Чёрную шёлковую перчатку. И туфли. Изъять надо все её туфли. У нас ведь есть один отпечаток. Вот и проверим!

– А постановление на обыск и изъятие?

– Я подготовлю. Ты мне адрес, адрес давай!

– Ясно!

– Ну, действуй. Жду!

Громов исчезает, и я возвращаюсь к успокоившейся Изотовой. Теперь с ней можно вести и официальный разговор, закрепить, так сказать, показания. Ведь всё, что мне нужно было узнать от неё, я узнал, и Изотовой уже нет смысла отмалчиваться. Она это тоже хорошо понимает. Вскоре, внимательно изучив протокол допроса, без единого замечания соглашается с текстом и размашисто подписывает бланк.

– А что делать с серьгами? Наверное, придётся расстаться с ними? – грустно спрашивает она.

– Да, пожалуй…

И вот все формальности закончены. Провожаю Светлану на выход, затем снова встречаюсь с Громовым, пишу постановление на обыск, еду с ним к прокурору, потом опять инструктирую Громова. А время идёт. В желудке посасывает, а ещё предстоит разговор с Завьяловой, а там – и с Камиловым. Надо бы подкрепиться.

Когда возвращаюсь из столовой, у комнаты дежурного меня встречает Белов:

– Всё в порядке, Демичевский. Доставили тебе твою артистку.

– А перчатку? Перчатку нашли?

– Нашли, не волнуйся. И туфли привезли. Пойдём ко мне, передам.

Поднимаюсь к нему в кабинет, и Белов передаёт мне небольшой целлофановый пакет, перевязанный тесёмкой с сургучными печатями.

– Это – с перчаткой. А туфли – в шкафчике, в коробках.

Что ж, теперь дело за экспертами!

В пять вечера ко мне в кабинет вводят Завьялову.

Вот ведь как необъективны женщины к своим соперницам! Завьялова вовсе не коротышка, а нормального среднего роста. Красивая, стройная, с большими чёрными глазами. Одета, правда, простенько – в джинсовой юбке и белой кофточке. На ногах лёгкие простые босоножки… Ей лет двадцать, не больше. Лицо, хоть и смуглое, но чистое, даже губы не красит. Держится спокойно, уверенно. Или это – игра?.. Я узнаю её. Видел недавно на сцене студенческого театра. В «Живом трупе». Цыганку Машу играла. И здорово играла! Будто и впрямь – цыганка. Будто и не на сцене вовсе, и действительно готова жизнь отдать за Протасова.

Как же так? Как могла Завьялова опуститься до такой степени, что стала преступницей?

– Это ещё доказать надо! – с усмешкой отвечает она на мой вопрос.

– Конечно, – отвечаю спокойно, хотя в душе растёт злость на её залихватское упрямство. – Но доказательств вашего участия в разбойном нападении на «Бирюзу» у нас более чем достаточно. Взять хотя бы то, что вы наследили в магазине. Можете, если желаете, ознакомиться с заключением эксперта на этот счёт.