Алисия Хименес Бартлетт - А собаку я возьму себе

– Не огорчайтесь, инспектор, – сказал Гарсон, – в этом деле все какое-то странное.

– Расскажите, чем там у вас закончилось, мне любопытно.

– Потом расскажем. Сейчас мы хотим повидаться с ребятишками из газет. Передавать привет от тебя?

– Передай им смертельный поцелуй.

Нам пришлось чуть ли не умолять, чтобы хоть какое-нибудь агентство печати опубликовало сообщение о смерти Лусены. Конечно же этому делу не хватало журналистского блеска. В нем не было ни сексуальных извращений, ни политической либо расовой подоплеки… ничего такого, что бы продавалось. В конце концов, кому интересно, что некий неизвестный люмпен скончался от побоев? Хотя, если вдуматься, такое отсутствие интереса было нам на руку: по крайней мере, и журналисты, и наши начальники оставят нас в покое.

Несмотря ни на что, заметка появилась в нескольких газетах в рубрике происшествий. Но никакой пользы из этого мы не извлекли, поскольку в назначенный час на кладбище Кольсерола присутствовали лишь священник, могильщик, социальный работник, доставивший тело, да еще Гарсон, я и Ужастик. Младший инспектор открыто осудил мое решение привезти с собой собаку. Чтобы как-то оправдаться, я объяснила, что это было необходимо. Сказала, что предполагаю отпустить пса во время церемонии и что, если в этот момент где-нибудь поблизости окажется какой-нибудь дружок усопшего, Ужастик укажет нам на него. Объяснение даже для меня самой выглядело смешным, но не могла же я признаться своему напарнику, что поступаю так, потому что чувствую: своей жизнью пес обязан несчастному Лусене Пастору. Я хотела, чтобы на похоронах этого одинокого человека присутствовал хотя бы один его друг.

Церемония, если можно назвать это так, проходила в холодную пасмурную погоду. Казалось, все собравшиеся проклинали судьбу всякий раз, когда очередной порыв ледяного ветра обрушивался на нашу маленькую группу. Тут уж было не до торжественности. Могильщик тер руки в толстых рабочих рукавицах, соцработник, отвернувшись в сторону, сморкался, а священник бормотал свое: «Господи, прими Игнасио в Твое лоно…» Гарсон громко чихнул. Единственным, кто внутренне не протестовал, был, похоже, Ужастик. Прижавшись к моим ногам, он выглядел спокойным и в меру любопытным.

Предваряющий захоронение ритуал закончился с удивившей меня стремительностью. Принесли гроб, до того стоявший в отдалении. Я заметила, что Ужастик занервничал. Внезапно он выскочил вперед и, глядя на простой сосновый гроб, в котором лежал его хозяин, издал жалобный, долгий, пронзительный вопль. Присутствующие были потрясены. Священник сурово взглянул на меня. Я подхватила пса на руки, но это его не успокоило, и он продолжал завывать, теперь уже без остановки.

– Надо же, до чего преданными бывают зверюшки! – глубокомысленно заметил могильщик.

Однако священник не был настроен на мистику и, утратив всю свою сдержанность, обернулся ко мне и чуть ли не раздраженно приказал:

– Немедленно уберите отсюда собаку!

Я поспешно повиновалась.

Очутившись в машине, Ужастик немного успокоился, и я сумела отчасти развеять его скорбь с помощью конфетки для курильщиков – Гарсон всегда держал их в бардачке. Пес внимательно лизнул ее и в конце концов смирился. Как он сумел учуять Лусену через наглухо закрытый по обыкновению гроб, навсегда останется для меня загадкой.

Вскоре появился Гарсон, кутаясь в свой плащ. Он был вне себя от ярости.

– Этот чертов священник развел целую канитель, Петра! Пришлось выслушать проповедь о том, что кладбище – святое место и что мы проявили неуважение…

– Воспринимайте это спокойнее. Зато хоть кто-то заплакал на похоронах этого бедолаги.

– Бедолаги? Мы даже не знаем, какими делишками он занимался.

– У каждого в жизни должна быть минута славы. Мы подарили ее Игнасио Лусене Пастору.

– Да-да, все это замечательно, вот только проглотить то, что вывалил на нас священник, пришлось мне… Слушайте… да от меня пахнет эвкалиптом.

– Не от вас – от Ужастика, ваши конфеты пришлись ему по вкусу.

– Этого только не хватало! Хотите, я скажу вам одну вещь, инспектор? Когда мне было девять лет, меня укусила собака, и с тех пор я их ненавижу!

Я засмеялась:

– В нашей стране всех в детстве кусала какая-нибудь собака; должно быть, это коллективное бессознательное, выявляющее наши грехи.

– Черт, вполне может быть!

– Послушайте, Гарсон, я могу компенсировать вам моральный ущерб. Приглашаю вас поужинать вместе у меня дома.

До этого он изображал, что сердится, теперь же сделал вид, будто ему неудобно.

– Даже не знаю, инспектор, не хотелось бы прибавлять вам работы. Думаю, вам не очень хочется сейчас готовить.

– Мы всегда можем полакомиться кормом Ужастика… – заметила я, – и таким образом вы будете отомщены за конфеты.

После антрекотов с кремом из шпината мы перешли в гостиную, чтобы продегустировать бренди. Отчаиваться было преждевременно, хотя мы прекрасно сознавали, что дело нам досталось запутанное и продвигается очень медленно. Вначале мы не могли даже установить личность жертвы, теперь же совершенно не представляли мотива преступления. Не знали, что ищем.

– Потрохами чую, что он был сутенером, – сказал Гарсон.

– Давайте будем исходить из реальности. У нас нет ни улик, ни свидетелей. Пока что в нашем распоряжении лишь две тетрадки со странными именами и две географические точки: бар, где его видели и на который еще можно возлагать кое-какие надежды, и улица, где его обнаружили.

– Но это просто улица. Возможно, на него напали в другом месте, а бросили там по чистой случайности.

Я сделала большой глоток из своего стакана.

– А еще в нашем распоряжении Ужастик.

– Послушайте, инспектор, вы не преувеличиваете возможности вашей ищейки? Это все-таки не Рин-Тин-Тин [4]. К тому же всякий раз, когда этот пес выходит на сцену, мы с вами откалываем какой-нибудь номер.

– Я говорю совершенно серьезно, Фермин. Пес несомненно ходил в те же места, что и Лусена, и видел людей, с которыми тот встречался. Если бы речь шла о человеке, мы сказали бы, что он «знает», и «знает», по-видимому, много. Надо отвести его в оба места. В оба.

– В бар тоже?

– Да, конечно. Он ничего нам не расскажет, но мы можем рассчитывать на его чутье, на то, что он признает людей и обстановку. Видели, как он узнал своего хозяина, хотя тот лежал в закрытом гробу?

– Если вдуматься, есть в этом что-то такое, от чего кровь в жилах стынет, правда?

– Да.

Мы оба взглянули на собаку.

– И все-таки, что вы собираетесь с ним делать?

– Не знаю, но пока у него есть одна работенка, которая может оказаться важной.

Я погладила пса по голове, и он, словно все поняв, приподнял свое изуродованное ухо и посмотрел на меня с благодарностью за роль, которую я ему предлагала.