Михаил Калинин - Выбор сделан (сборник)

После этого несчастного случая, Зорина пребывала в состоянии шока. Она никого не обманывала, а просто сама не могла поверить в то, что именно она стала невольной убийцей Юрия Зайцева, которого любила. Человеческая психика способна на такое.

В итоге адвокат пришла к очевидному выводу, что Зорина достойна жалости, а не суда.

Единственным свидетелем, выступающим на этом процессе, был Григорий Константинович Зорин. На все вопросы он отвечал коротко, уверенно и по существу. Прожитые совместно с обвиняемой годы он характеризовал только в превосходной степени, отзываясь о Людмиле, как о лучшей жене во всех отношениях. О связи жены с Зайцевым он даже не догадывался до ее признания следователю. Однако часть вины за случившееся взял на себя, сказав, что в последнее время из-за работы уделял жене мало внимания, чем воспользовался покойный Зайцев. Он подтвердил, что, вернувшись домой, застал сидевшую на ступени лестницы жену в шоковом состоянии, а потом обнаружил на полу в квартире труп Зайцева. Естественно, он тут же позвонил и вызвал милицию.

Зорин сказал, что не верит в преднамеренное убийство, потому что Людмила по натуре добрая и мягкая женщина. Что на самом деле произошло в их квартире, он не знает, а высказывать предположения и догадки не хочет.

В итоге судья признал Зорину Людмилу Викторовну виноватой в непреднамеренном убийстве, и определила четыре года в колонии общего режима.

Конечно, об этом не говорилось, но я-то знал, что при связях Зорина, Мила может оказаться на свободе через полтора года.

Но больше всего на этом процессе меня поразило последнее слово подсудимой. Она ничего ни у кого не просила, а как-то обреченно, сознавая, что ее участь уже решена, тихо, как будто вздохнув, сказала: – Я не убивала Юру… Я любила его… Подавать апелляцию и опротестовывать решение суда никто не стал. Приговор действительно, был мягким.

Приближался Новый год, хотя погода стояла далеко не зимняя. Солнечные сухие дни с плюсовой температурой сменялись похолоданием с мокрым снегом, который через один-два дня таял, оставив грязь на улицах.

После суда над Милой мы с Григорием практически не общались, кроме редких телефонных разговоров, избегая темы недавних событий.

Мне хватало своих дел, да и Григорий, думаю, был загружен выше головы, перестраивая работу уже без помощи Зайцева.

Григорий повторно предложил мне две тысячи долларов, обещанные за проведение мною расследования, но я категорически отказался.

Случайно я проезжал мимо здания налоговой инспекции, где в тот трагический для Юрия Зайцева день задержался Зорин. Невольный взгляд на здание вызвал вспышку в моем мозгу, поставив все на свои места в этом деле. От неожиданности я резко нажал на тормоз, услышав сзади сигнал недовольного водителя. Я развернулся и поехал быстро к дому Зорина, около которого постоял пять минут, успев выкурить за рулем сигарету. Потом я вернулся к зданию налоговой инспекции.

Я остановил машину и закурил. Да, если раньше я чувствовал, что что-то все время ускользало от меня, то сейчас я понял, что именно. Я в деталях вспомнил разговор с Жорой Авакяном и уловил то главное, что должен был понять сразу. Трудно было поверить, что такая «шишка», как Зорин, сам ездил в налоговую инспекцию, а не посылал кого-то из своих помощников. Если даже допустить, что возникла такая необходимость, то было оговорено время, в которое ждали бы Зорина и даже могли выстлать ковровую дорожку.

В налоговой инспекции тоже работают люди.

Вот это было самым слабым звеном в алиби Зорина, на которое никто не обратил внимание.

Я поехал в офис Зорина, чтобы выяснить все до конца.

Здесь все было солидно.

В фойе за столиком с телефонным аппаратом сидел крепкий парень с короткой стрижкой, одетый в полувоенную форму. Судя по всему, он разгадывал сканворд, но чутко реагировал на каждый звук. Меня он окинул цепким взглядом, но ничего не сказал, когда я проходил мимо. Скорее всего, он видел меня раньше в обществе Зорина.

Но вот в довольно просторной приемной мне пришлось задержаться. Даже узнав меня, секретарша сказала:

– Извините, Сергей Иванович, но я сначала должна узнать, сможет ли вас сейчас принять Григорий Константинович.

– Я понимаю, – кивнул я. – Прежде всего порядок. Она скрылась за массивной дверью. Едва я успел сесть на стул, как дверь открылась и секретарша, придерживая дверь, сказала:

– Проходите, пожалуйста, Сергей Иванович. Григорий Константинович ждет вас.

Я кивнул и вошел в кабинет. Последний раз на работе у Зорина я был где-то весной. Теперь мог отметить, что в кабинете был проведен ремонт, сменена обстановка, как будто таким образом Зорин решил отметить новый этап в своей жизни.

В обстановке не было ничего кричащего. Все сделано солидно и со вкусом, но каждый входящий сюда сразу понимал, что находится в кабинете босса с большой буквы.

Зорин был в темно-сером костюме и шоколадного цвета трикотажной рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Как всегда, он был тщательно выбрит и причесан. Только мне показалось, что в его еще довольно сносной шевелюре добавилось седины.

Поблескивая стеклами очков-хамелеонов, он вышел из-за стола и пошел мне навстречу, протягивая руки:

– Какими судьбами, Сережа? – с улыбкой спросил он. – Вот уж кого не ожидал сегодня увидеть.

– Я тоже не ожидал, но так получилось, – ответил я, пожимая ему руку.

Он увлек меня к журнальному столику, по бокам которого стояли удобные, обтянутые кожей кресла, и указал рукой на одно из них.

– Что-нибудь выпьешь? – спросил Зорин.

– Нет. Я заскочил к тебе на минутку. У меня возник один неотложный вопрос, – сказал я, опускаясь в кресло.

– Без проблем. Помогу сделать все, что только в моих силах, – ответил он, садясь напротив.

– Тогда скажи мне честно, что я тебе сделал плохого? – прямо спросил я, глядя на него.

С его холеного лица исчезла улыбка, уступив место искреннему удивлению.

– Помилуй Бог, Сережа! О чем речь?! Ты меня знаешь не один день. Вы оказались единственными друзьями, к кому я мог обратиться в самый трудный для меня момент жизни. Я никогда в жизни не предавал друзей, хотя меня предавали. Любовь, дружба для меня святое.

Все это проговорил он серьезно, уверенным тоном. Я бы не смог усомниться в искренности его слов, если бы не был уверен в обратном.

– Тогда зачем ты хотел сделать из меня лоха? – спросил я.

– О чем ты говоришь, Сережа?! – вновь удивился Зорин. – Поверь, я ничего не понимаю из твоих слов.

– Ты в этом уверен? – с усмешкой спросил я.

– Да.

– Хорошо, – кивнул я, – постараюсь тебе все пояснить. Надеюсь, ты помнишь тот вечер, когда сидели под «грибками» пили коньяк после твоего звонка мне.