Валерий Хазин - Прямой эфир

Вот тут точно – уверяют нас – Дан впервые усмехнулся громко, заметив, как грубо и неуклюже жизнь или гость его подражают литературе: зачем нужно было это лирическое отступление, когда со средних веков хорошо известна история юноши Лю из Пэньжэня, которому снилось, будто он ходит в публичный дом и там напивается с девушками? И разве не удивительно при этом, что Лю повсеместно считался счастливчиком: в его возвращающемся сновидении он посещал один и тот же, узнаваемый дом разврата, но каждое утро сомневался, сон ли это, ибо после пробуждения его одежда всегда была пропитана винными парами и духами улыбчивых прелестниц?

«Да, – ухмыльнулся и герр Манн, хотя – подсказывают – не особенно весело. – Вы правы… Я снова увлекся. И, возможно, в другой раз посмеялся бы вместе с вами… Или даже притворно повинился бы, признавшись, что соврал и вы схватили меня за руку… Но не сейчас. К сожалению, все это – чистая правда, и только ваше неведение извиняет вашу бестактность… А самое обидное здесь то, что доконал моего друга не хитроумный противник, не какой-нибудь серьезный провал, а вот это – мелкое, вонючее, жилищно-коммунальное… И что все, похоже, действительно кончается вот так – не взрывом и не вскриком, а всхлипом, пошлостью или удушливым шарфом в ванной… Впрочем, я и сам, честно говоря, не очень понимаю, зачем рассказал вам все это… Может быть, потому, что хороший собеседник, как и виски с настоящим вкусом, встречается не так уж часто… Прошу прощения.

Вы правы: время не ждет. К делу. Просьба моя совсем не обременительная, и сводится вот к чему. Я буду очень признателен, если сегодня в эфире, в ходе разговора, вы произнесете пять коротеньких фраз вразброс. Не волнуйтесь: я не стал бы ломиться в эфир кирзовыми сапогами и уж тем более не посмел бы касаться ваших кофейных экзерсисов. Но после эссе и музыки, в живой речи – в ваших комментариях или диалоге со слушателем – я попросил бы вставить пять реплик. Сделать это будет нетрудно: фразы подобраны безобидные, почти невидимые, наподобие шовных ниток, и накладываются они куда угодно, так что непосвященный и не заметит – не сможет различить, так сказать, начала и концы.

В этом легко убедиться – я специально отпечатал их на отдельных бумажках. Вот, например: « Здесь можно было бы поставить точку, но…» Или: « это – преувеличение все-таки…» Или: « пусть сомневаются неверующие, однако…» И так далее…

Как видите, совершенно ангельская невинность – не более чем связки, пустые слова… Но есть важный момент. Тут, видите ли, существенно не только то, что произносится, но и то, когда именно произносится, в какую минуту. То есть сигналом является не фраза сама по себе, а текст, прозвучавший в определенное время, – понимаете? В правом углу каждой полоски – видите? – как раз и указана та минута, тот отрезок времени, когда реплику нужно будет произнести. Никуда не спеша, само собой, сохраняя естественный темп и тембр… Единственная дополнительная нагрузка – минимальная, впрочем, – почаще поглядывать на часы и контролировать время. Вот – прошу… Убежден, что вы справитесь с этим непринужденно и весело, с присущим вам блеском.

Ну, а моя задача будет состоять в том, чтобы отследить, кто и как отреагирует на это в неких предположительных, установленных нами, отдаленных точках…»

И тут – между нами – при повествовательном единодушии вроде бы никак не обойти преткновений угловатых и разногласий печальных.

Никто не спорит: Дан встал внезапно, а герр Манн замолчал, внезапно прерванный.

Но кто взялся бы обрисовать этот обрыв, этот невидимый выдох – изумление взмывшей волны?

Ибо если здесь кем-то была бы поставлена точка, чем бы – спрашивается – отличалась она в речи скоротечной от многоточия или точки, с позволения сказать, с запятой?

Или – спрашивается еще строже – коль скоро (и надолго) воцарилась тишина, сколько потребовалось бы слов, чтобы оставить на языке тягостную, вяжущую медлительность этого обоюдного безмолвия?

А потом – и уже никто не скажет, когда именно, – Дан сделал шаг к двери и сухо процедил: «Нет».

И герр Манн, вскакивая, тоже как будто заторопился: не ослышался ли он и в самом ли деле его собеседник, диджей Бариста, готов так беспечно провалить столь тщательно выстроенную операцию и подвергнуть тем самым риску не только себя, но и, возможно, широкий, хотя и неопределенный, круг лиц – и это в преддверии праздника?

Дан же – подсказывают – уже приоткрывая дверь, мотнул головой и отвернулся.

И тогда герр Манн словно бы поднял руку – но тут же опустил – и проговорил, понизив голос, хорошо ли господин Бариста представляет себе последствия своего безответственного отказа – как ближайшие, так и долгосрочные?

И Дан – настаивают некоторые – опять усмехнулся, оборачиваясь, и снова пробормотал «Нет»: к счастью, он не представляет себе никаких последствий, но тем интереснее было бы понаблюдать, как и когда они начнут проявляться…

И захлопнул снаружи дверь.

И, может быть, правы те, кто припоминает: никогда прежде, наверное, – да, никогда – прямой эфир его не проносился так быстро и никогда не был так легок на радиоволнах Второй Господин Бариста, которого мы до времени условились милосердно именовать Даном.

Вернувшись в Ораховац, он проспал как убитый остаток субботней ночи до утра, а потом – лишь наскоро перекусив – и все воскресенье до вечера.

Но и во сне, кажется, ему не переставало кружить голову едва ли не весеннее дуновение удачи.

Ближе к полуночи неожиданно позвонила – вышла в «Скайп» – та, кого никто из нас так и не осмелился назвать по имени и чей сценический псевдоним мы так и предпочтем, пожалуй, укрывать почтительно за переменчивостью масок: Гризельды ли, Амины, а то и Шарлотты с Саломеей.

«Я очень рассчитывала приехать послезавтра, – сказала она. – Алия даже забронировала номер в Villa Duomo… Но никак не получается. Буду только в субботу, в день концерта, когда начнутся местные карнавальные радости: барабаны, шествия, выборы Леди Камелий и прочее. Интересно, а тебе уже сообщили? Ты знаешь, что вечером, сразу после концерта запланировано мое интервью на «Радио Монтенегро»… у тебя, в прямом эфире? Меня уже предупредили: prime-time побережья, интеллектуальное ток-шоу, Второй Господин Бариста, преемник Иосифа Кана… Нет? Менеджмент Монтенегро… Надеюсь, скажут завтра… Занятно… Они, конечно, обещали согласовать заранее круг возможных тем, но просили непременно откликнуться на разговор о кофе… Объяснялись так долго и тщательно, что я уже подумывала отказаться… Занятно, правда? Мы с тобой – в прямом эфире… На глазах у всех… то есть на слуху… Кофе и сигареты, портрет художника в юности, венецианские строфы, эхо столицы… Если кто-нибудь сказал бы нам что-нибудь подобное тогда, под Москвой – можешь себе представить?… Жаль только, что мне придется уезжать сразу же, в ночь, чтобы успеть в Подгорицу к утреннему самолету… То есть вместо свидания… настоящего свидания… у нас будет прямой эфир… Согласовать вопросы… Странно… И почему-то я не нашла причин отказаться.