Т. Кристин - Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»]

— Наверняка догадывалась. Интерес Боровского к делам семейства Миллеров не мог не вызвать у нее подозрений, тем более что она сама дала ему один экземпляр завещания. От нее он узнал о размерах истинного богатства Нормана Миллера и об имущественном положении его детей. Боровский с Решель собирались уехать в Швецию, поэтому он предусмотрительно занялся вопросом продажи своего фотоателье. Продажа пансионата не представляла проблемы Жениться же на пожилой женщине, намного старше его, он и не собирался.

— Но убивать-то ее зачем?

— Ах, Божена, люди убивали и по менее значительным поводам. И даже вообще без них. Издавна известно, что избавиться от неудобной любовницы или невесты можно лишь двумя способами: или жениться на ней, или ее убить. Боровскому очень хотелось остаться свободным. А теперь скажи, почему Милевский стрелял в меня?

— Ну откуда же я знаю?

— А очень легко догадаться. Я ему мешал. Он рассчитывал на победу и имел все основания победить. Совесть его была чиста, он не убивал ни одну из женщин, и тем не менее. Ведь если бы он хотел меня просто попугать, мог бы выстрелить в потолок, в стенку, но не в меня. Ведь пуля просвистела около уха. Вот и подумай: умный человек хотел убить другого человека только потому, что тот ему мешал, мог спутать его расчеты.

— А почему же ты говорил, что это он убил обеих женщин? — спросил я.

— Неужели ты не знаешь, как обычно поступают: если хочешь, чтобы умный преступник признался в краже, обвиняй его в убийстве, если хочешь, чтобы он признался в убийстве, обвиняй его в глупости! За покушение на меня он может получить три года, процесс по обвинению его в убийстве Рожновской и Решель скомпрометировал бы его на всю жизнь. Правильно я говорю, полковник?

— Подполковник… Правильно.

— Ладно, подполковник, во всяком случае я еще раз поздравляю тебя, ты больше кого-либо заслужил эту звездочку. Такие, как ты, опытные, самоотверженные блюстители порядка как раз нам и нужны…

— Ты сказал, что Милевский хотел тебя пустить по ложному следу, — перебил я его. Дай ему волю, он произведет меня в генералы!

— Милевский — хитрая лиса, с ним надо держать ухо востро. И я держал и не очень верил тому, что он мне пытался внушить. Чтобы вам было понятно: Милевский не хотел, чтобы я узнал правду, так как это грозило ему потерей как отцовского состояния, так и тебя, Божена.

Девушка молчала.

— Уже в последних наших с ним доверительных беседах он утверждал, что подозревает Боровского. Этому можно верить и не верить. Что касается Марии Решель — пожалуй, он так и думал. А вот относительно своей сестры… Ведь он был убежден, что ее прикончил братец из Норвегии, так как именно у него был самый веский повод: шанс победить в турнире. Кроме того, его финансовое положение было безнадежным, ну и к тому же психическое заболевание…

— А почему он обвинил Нильсона и в убийстве Марии Решель? Какую цель он мог преследовать в данном случае, по мнению Милевского?

— Старую как мир: невозможность вернуть долг. Мы знаем сейчас, а Милевский знал это раньше, что пан меценас [4] Так в Польше принято называть адвокатов. оказался в труднейшем финансовом положении, по уши в долгах. Даже такая мелочь: ему нечем было заплатить за номер в «Альбатросе» — говорит о многом. Видимо, шведские братья не хотели больше давать ему в долг, вот и пришлось обратиться к Решель.

— Наверное, Милевский подозревал Нильсона и в покушении на его жизнь?

— Он был уверен в этом! И еще раньше хотел направить меня по следу «норвежца», подбросив его ботинки. К сожалению, в данном случае не приходится говорить о братской солидарности и вообще родственных чувствах.

— Ты знал, что это Боровский хотел убить журналиста?

— Да, догадывался, к тому времени он был подозреваемым номер один, но только эксперимент с фонариком помог догадке стать твердой уверенностью.

— С фонариком? С каким еще фонариком?

— Обыкновенным электрическим фонариком. Знаешь, такой длинный цилиндр на трех батарейках? Когда той ночью в темноте я, подкравшись к двери комнаты Милевского, открыл ее, меня внезапно ослепил яркий блеск, и только после этого я почувствовал удар. А ведь должно быть наоборот! Ну, я и решил проверить догадку: попросил у Боровского фонарик якобы для того, чтобы осмотреть подвальные помещения, и увидел на фонарике глубокую вмятину. Им он и трахнул меня в ту памятную ночь.

— А ты его не спросил, так ли было дело?

Бакс свысока взглянул на меня.

— Старик, это было бы ниже моего достоинства.

— Ну ладно, а теперь расскажи нам о шарфиках.

— Рожновскую преступник задушил одним из шелковых шарфов, которые он стащил у Ингмара Свенсона для того, чтобы обратить внимание милиции на шведа, направить ее по ложному пути. Направить не удалось, ибо милиция в лице поручика Вятера просто не обратила внимания на это обстоятельство. Обидно… Тогда он стащил второй шарфик. Повязав два шарфа на шее задушенной им Марии Решель, Боровский бросал мне вызов: «Вот тебе, всеведущий знаменитый детектив! Что, съел?» Ну и милиция теперь уж никак не могла не обратить внимания на особу Свенсона.

— И все-таки, признайся, не так легко было тебе его вычислить.

— Не так уж и трудно. При других обстоятельствах я бы уже через день-другой вышел на него. В данном конкретном случае дело осложнялось тем, что слишком много «фонариков» светило на других. Но в одном надо отдать ему должное — глаз у него верный.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О глазе фотографа. Я везу с собой несколько фотопортретов его работы, они будут украшением моей комнаты.

Студентка покраснела.

— Но ты ничего не рассказал о шведах.

— Свенсоны не доверяли брату, но… подозревали Милевского. Грустно, но факт.

— Так ли?

— Подумай сам. Повод у него был что надо: он лучше всех играл в шахматы, и, естественно, у него было больше всех шансов одержать победу в турнире и стать обладателем отцовского наследства. Он был потенциальным миллионером, так сказать.

— А теперь расскажи о покушении на Марию Решель, из-за которого ты, собственно, и приехал в Свиноустье.

— Тогда ее спасло… вино, те две рюмки, что она выпила по случаю открытия нового курортного сезона. Алкоголь ослабил воздействие люминала, спала она крепко, но не настолько, чтобы не проснуться в минуту опасности.

— И она не узнала Боровского?

— Нет. Видимо, она тоже подозревала норвежца. К сожалению, от нее мне ничего не удалось узнать. Боровский же уверял, что не говорил с ней на эту тему, так что мнение пани Решель нам неизвестно.

— Ты согласен, что старик Миллер был порядочный чудак?

— Я бы назвал его несколько эксцентричным романтиком. А вообще — личность незаурядная. Крупный промышленник и финансист, один из богатейших капиталистов Германии, он, женившись на богатой норвежке, удвоил, а затем и утроил их совместное состояние. И при этом главной страстью его оставались шахматы. Можно утверждать, что на этой почве он даже слегка тронулся. Впрочем, назови мне выдающегося шахматиста без странностей! А уж когда Миллер одержал победу над самим Максом Эйве, то и вовсе… Вот и задал своим деткам шахматную головоломку.