Т. Кристин - Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»]

— Так с чего начнем? — поинтересовался я.

— Прошу всех за мной, — распорядился Бакс. Он вернул пистолет поручику и первым двинулся к дверям.

Высокий, слегка сутулый, с копной соломенных волос на голове, он, как всегда, выглядел несолидно, но слушались его беспрекословно. И хотя Бакс ничего не объяснил, все послушно пошли за ним, не говоря ни слова. Мы с поручиком и Боровским замыкали это странное шествие.

Пройдя через двор, мы вслед за Баксом вошли в гараж. Остановившись у роскошного «мерседеса», Бакс попросил ключи у его владельца. Милевский не торопился отдать ему ключи от своей машины, но куда ему деться? Дал. Открыв машину, Бакс на глазах у всех вынул что-то из тайника, который был устроен за радиоприемником.

— Держи, Павел! — сказал он, передавая мне довольно тяжелый ящичек. — Здесь драгоценности Рожновской, а также два загранпаспорта и два билета на сегодняшний паром до Швеции, на имя Милевского и панны Чедо, но последняя ни о чем не знает, то есть, я хотел сказать, не знает ни об этом выезде, ни о многих других вещах.

Я взглянул на девушку, она стояла в стороне, закрыв лицо руками. Бакс продолжал:

— Вот в этом мешочке — золотые шахматы, настоящий приз победителю шахматного турнира. Я ведь не ошибаюсь, пан редактор? — И так как Милевский молчал, Бакс обратился к высокому шведу: — Я хотел бы услышать подтверждение от вас, господин Свенсон, как старшего сына Нормана Миллера.

Побледневший Ингмар Свенсон был в состоянии лишь кивнуть головой, потеряв дар речи.

— Впрочем, Павел, познакомься — тут присутствуют и другие дети Нормана Миллера — Вольф Свенсон, господин Нильсон, ну и… пан редактор.

— Если вы все знаете, — начал было пришедший в себя журналист, но Бакс не дал ему докончить:

— Всего не знает никто, я же знаю отдельные факты. Когда вы получили от старшего брата эти шахматы?

— Вчера, во второй половине дня.

— Правильно! — улыбнулся детектив, и я не понял, что же тут смешного, но он сам объяснил:

— Знаете, пан редактор, почему я улыбаюсь? Потому что первый раз услышал от вас правду. А теперь скажите, рассмотрели ли вы как следует эти шахматы?

— У меня не было времени. И что там рассматривать? Я их пересчитал, фигуры были все в наличии, бриллианты тоже на своих местах. А рассматривать? Я ведь эти шахматы много раз рассматривал в детстве, отец очень дорожил ими. Он получил их от немецкой шахматной федерации в награду за выдающиеся успехи. Отец трижды был чемпионом Германии, одержал победу даже над выдающимся шахматистом всех времен и народов доктором Максом Эйве. — В голосе журналиста прозвучала гордость.

— Это действительно выдающиеся успехи, — согласился Бакс. — Фамилия вашего отца фигурирует в энциклопедии, изданной в Германии до войны. Известна ли вам их стоимость?

— Что касается материальной стороны дела, то стоимость их огромна. Для меня не это главное — ведь они память об отце. И они принадлежат мне!

— А вот я совсем не уверен, что они принадлежат вам. — Я знал, что Бакс прекрасно разбирается во всех тонкостях уголовного, а также гражданского и всех прочих кодексов. — Будучи причиной совершения преступления, они подлежат конфискации в пользу государства. К тому же они неоднократно нелегально провозились через границу — два раза в прошлом году и один раз в этом. Ведь так, господин Свенсон? — он взглянул на старшего из братьев. Тот молчал, и это молчание было красноречивее слов. — Впрочем, майор все объяснит подробнее, когда придет время. Так что же, господа, вам и в самом деле неизвестна тайна шахмат вашего отца?

Ответом ему было исполненное удивления молчание сыновей Нормана Миллера. На лице Бакса проявилась гримаса, которая с равным успехом могла означать и довольную усмешку, и улыбку сострадания. Мы с поручиком навострили уши.

— Выходит, понятия не имеете? А жаль. И особенно должны сожалеть вы, пан редактор. Завещание своего отца вы наверняка помните до последнего слова, ведь так? Если нет — могу напомнить. — Будучи человеком умным, вы не могли не обратить внимания на исполненные тайного смысла слова, относящиеся к шахматам вообще, а к черному коню в частности. Разве я не прав?

— И в самом деле, отдельные фрагменты завещания показались мне не совсем понятными.

— Я сожалею, что вы не сделали из них никаких выводов.

— У меня не было времени! Я собирался обдумать их позже, потом…

— В Швеции?

— Вы не можете доказать, что я собирался остаться там насовсем. А если бы даже…

— Это уже не мое дело. Вернемся к моему. Хочу вас заверить, что вам не стоило так спешить с отъездом в Швецию до того, как вы прочитаете адресованное вам письмо вашего отца.

— Письмо? Какое письмо? Мне?!

— Да, письмо, адресованное лично вам. Впрочем, его можно прочесть и сейчас.

Бакс вытащил из мешочка всех коней и подал их Милевскому. Тот неловко взял их руками, скованными наручниками, белых в одну руку, черных — в другую, подержал, сравнивая.

— Не правда ли? — с торжеством спросил Бакс. — Белые тяжелее? А теперь давайте-ка их сюда!

Открутив головку одной из черных фигурок, он вытащил изнутри свернутую бумажку и помахал ею перед носом журналиста.

— Вот оно, письмо вашего отца!

— Если письмо адресовано лично мне…

— …вы его и получите! Если, конечно, таково будет решение суда. А пока мне придется его зачитать, так как это нужно для расследования дела.

Он читал медленно, отчетливо произнося каждое слово, даже несколько торжественно, ну точь-в-точь миссионер, обращающийся к пребывающим в темноте язычникам:

«Дорогой Конрад! Это мои последние слова, обращенные к тебе. Я знаю, что победил в турнире ты. Ты должен был победить, ибо ты любил шахматы так же, как и я. Лишь мы двое в нашей семье понимали истинную красоту этой благородной игры. Ты победил и будешь очень богат. Последние слова старого отца: баня в нашем доме, староиндийская защита, черный конь. Все-таки стоило учиться играть в шахматы, правда, сынок? Стоило совершенствоваться в этой лучшей из игр! Я верю, что ты достойно сумеешь использовать доставшееся тебе состояние, что ты всегда будешь помнить о чести нашей семьи. Тебе досталась славная фамилия, и я уверен, ты придашь ей новый блеск, покроешь ее новой славой! В шахматах еще никто не достиг высочайшей вершины, может, это суждено сделать именно тебе? Или твоим сыновьям. Будь счастлив, дорогой Конрад! Твой отец».

Закончив чтение, Бакс взглянул на журналиста. Тот опустил голову, по щекам его скатились две крупные слезы. Не знаю, как другие, но я почувствовал что-то вроде жалости.

— Неужели вы и теперь ни о чем не догадываетесь? — спросил детектив.

Журналист отер слезу тыльной стороной ладони и поднял голову.