Александр Аде - Зима мести и печали

– Мне нельзя, – Наташины губы морщит намекающая улыбка.

– Погоди… Матушки мои! То-то мне показалось, что у тебя талия вроде округлилась. Который месяц?

– Пятый.

– И кто папаша?

– Кто бы ни был, считай, что космонавт.

– Женат, что ли?

– И вряд ли разойдется. Между прочим, ты сулила мне распрекрасное будущее. Я все помню. Ну, и где оно?

– Кто знал, что ты так по-дурному залетишь. Ну я-то ладно, но ты же умная баба, осмотрительная. Я уверена была, что кто-кто, а уж ты правильного мужика выберешь. А теперь, старушка, выходит, мы с тобой обе матери-одиночки. Вот она, судьба-злодейка. А ведь Анна чего только нам не наобещала: и замуж выскочим, и детей нарожаем. Шишик. С ребятишками, правда, сбылось, а вот насчет супругов – мимо кассы. Ничего, хоть половину дела сделали. У других вон ни мужиков, ни детишек.

– Кстати, как там дела у Анны? Ты ее видела?

– С тех пор, как корольковского сынишку похоронили, ни разу.

– А что у Королька? Он все еще с этой… как там ее?.. Насколько знаю, она продавщица в одном из твоих магазинчиков.

Нинка грозит пальчиком:

– Ой, Натка, я ведь еще тогда заметила, что ты к нему неровно дышишь. Так надо было от него и родить, дуреха. Красивый, здоровый, натуральный бык-рекордист. Если уж заводить ребеночка без мужа, так от самца элитной породы. Слушай, подруга, а хочешь, пассию Королька тебе покажу? Поехали!..

Покупателей во «Вкусноте» немного, но и сам магазин невелик, отчего кажется тесноватым. Завидев Нинку, продавцы немедленно обрывают болтовню и превращаются в образцовый персонал.

– Погоди, я скоро, – Нинка скрывается за дверью, за которой, должно быть, находится кабинет директора, некоторое время спустя возникает вновь и направляется к одной из продавщиц.

– Здравствуй, Лида. Как поживаешь? – в ее голосе, даже в осанке появляется властность барыни, снизошедшей до общения с холопкой.

– Да пока вроде нормально, – уважительно отвечает та, называя хозяйку по имени-отчеству.

– А как там Королек? Тебе, наверное, известно, что когда-то он работал на меня.

– И у него как будто без проблем.

«Господи , – с ревнивой обидой думает Наташа, украдкой разглядывая сожительницу Королька, – как же он может с такой – после Анны? Лучше бы меня выбрал».

Еще минут пять покрутившись в своей торговой точке и приведя продавцов в состояние, близкое к панике, Нинка подхватывает Наташу и удаляется. За их спинами раздается еле слышный вздох облегчения.

– Ну, как она тебе? – интересуется Нинка, усаживаясь за руль «тойоты».

– Признаться, не ожидала. По-моему, на нее ни один нормальный мужик не посмотрит. Худая, плоская. Лицо не то чтобы некрасивое – штампованное, унылое, никакое. И далеко не молоденькая, явно за тридцать.

– Знаешь, как Королек ее зовет? Гаврош. Нет, ты только представь: Гаврош!

– А ведь она действительно похожа на угловатого пацана. Странно все это. Возможно, Королек после гибели сына как бы наложил на себя суровую епитимью. Развозит по домам питьевую воду и живет с женщиной, которая ему в подметки не годится. В этом есть некий мазохизм, гамлетовская жажда страданий.

– То-то и оно, – подтверждает Нинка, обгоняя автобус. – Совестливый больно. Если будет так продолжать, кончит бомжом. Я когда-то стишок слыхала про то, что человек – или молот, или наковальня. Я вот, например, – самый что ни на есть натуральный молот. А Королек… А-а-а… – Нинка машет рукой. – Не стоит он того, чтобы его обсуждать…

Когда Нинка везла Наташу во «Вкусноту», в воздухе уже танцевали редкие снежинки, точно не желавшие опускаться на землю; потом снег повалил гуще, и несколько метров от «тойоты» до своего подъезда Наташа шла под снегопадом, забелившим ее шапочку и шубу.

В квартире она переодевается в домашнее, неторопливо возится по хозяйству. На улице так же неспешно водворяется вечер. Она ужинает, моет посуду, садится за пианино, тихонько наигрывая сладко-тревожную мелодию Моцарта, и вздрагивает от телефонного звонка.

– Привет, – произносит знакомый голос. – Как жизнь?

– Помаленьку, – отвечает она, ощущая сильные толчки сердца. « Что же это такое, сегодня все как будто нарочно сошлось, чтобы напомнить мне о прошлом!»

– Надеюсь, слыхала, – продолжает Королек, – прикончили жену небезызвестного Принца.

– Вот как? – откликается она безмятежно.

– Неужели не знаешь? А между тем об этом даже Москва сообщила. Что ни говори, попасть в столичные новости весьма почетно. Наш городок в очередной раз прославился.

– В последнее время я не смотрю телевизор. Там такие ужасы, мне это вредно… – Она делает многозначительную паузу, и он догадывается:

– Поздравляю. Стало быть, замужем?

– Стало быть, нет.

– Так вот, о Марго, – тотчас переключается он. – Я видел фотографию, на которой ты чуть не обнимаешься с усопшей.

– А, это… Всего лишь сюжет для небольшого рассказа. Мы с Марго жили в одном доме, в котором, кстати, я пребываю до сих пор. Долгое время друг друга не замечали – между нами слишком большая разница в возрасте; потом, когда ей исполнилось пятнадцать, как-то сошлись на почве искусства: Марго прекрасно рисовала, мечтала стать дизайнером или архитектором. Но, похоже, не сложилось. В десятом классе она забеременела, а вскоре ее семейство переехало в элитное жилье. Больше мы не встречались.

– Известно, кто отец ребенка?

– Марго умудрилась скрыть его существование. Могло даже показаться, что это непорочное зачатие… Кстати, если тебе интересно. У нее дома я была раза три. Ощущение странное. Не могу похвастаться особым чутьем, но что-то в этом благородном семействе было не так. Отец Марго безумно любил обеих – жену и дочь, это было видно с первого взгляда…

– А они?

– Жена благосклонно принимала его любовь. Помнится, она была очень женственной и томной. Марго – почти копия матери. И внешне, и внутренне. Не хотелось бы тревожить память покойницы, но после того, как мать Марго убили, прошелестел слушок, что у нее была… как бы помягче выразиться… не совсем традиционная ориентация. И именно это послужило причиной ее гибели. Наверное, полный бред и клевета… Погоди, я стараюсь, выкладываю все, что знаю, и только сейчас вспомнила: ты ведь давно уже не занимаешься сыском.

– Решил маленько развлечься. Ну, бывай, – мягко и будто небрежно прощается Королек.

Голос его пропадает.

Наташа возвращается к пианино, слегка прикасается к клавишам. Она сама не понимает, отчего плачет, но слезы катятся по щекам не переставая. «В моем положении часто ревут», – говорит она вслух, улыбаясь и шмыгая носом, и закрывает крышку инструмента.

* * *

Офис Рудика куда скромнее пижонской конторы Француза, деньжонки «продвигатель высоких технологий» зря не расходует. Промариновав меня в «предбаннике» около получаса, снисходит до общения. Свою краткую речь начинает так: