Александр Аде - Одиночество зверя

И вновь усмехается – так потаенно, неуловимо, что, кроме меня, вряд ли кто эту усмешку замечает.

– Нет уж! – горячо возражаю я. – Не собираюсь общаться с этим типом!.. Я имею в виду художника.

– Так, возникла проблема, – безучастно констатирует Королек.

И тут во мне пробуждается бесшабашный азарт. Эх, в последний разочек побыть рядом с Корольком!

– Королек, милый, – обращаюсь к бывшему сыщику, и мне ничуточки не стыдно за вырвавшееся слово «милый». – Давай тряхнем стариной. Пойдем к художнику вместе, ты и я!

В глазах Королька (или мне кажется?) светится добродушная ирония. Он пожимает плечами.

– Разве что тряхнуть стариной…

– Что ж, – подводит черту приятель Интеллигента. – Не возражаю. Тогда представлюсь. Я подполковник в отставке. А это моя жена. Лолита.

В его голосе звучит откровенная хвастливая гордость, точно он говорит о живой.

Достает снимок, протягивает Корольку. Финик тут же заглядывает через плечо Королька и присвистывает:

– Афродита!

После чего снимок идет по кругу. Когда он – от Нинки – достается мне, я, как и Финик, испытываю острейшее желание присвистнуть (хотя свистеть не умею).

До того хороша женщина, глядящая на меня нежными карими глазами…

– Вот размазня! – возмущается Нинка, когда усаживаемся в ее машину. – Снаружи супермен, а внутри… Тьфу! Не хочу о нем говорить!

– Ты о ком? – интересуюсь я, прекрасно понимая, о ком.

– О твоем Корольке, о ком еще?!

– Не забудь, Нинка, он потерял сына, а потом и жену.

– Ну и что! – не сдается Нинка, – я тоже потеряла муженька, черт бы его драл! Каждую неделю ставлю свечку за упокой этого паразита, чтобы там, на небесах, вспоминал меня без злости. И живу! И вкалываю! Ни минуты покоя! А этот сразу спекся. Нет, не из того он материала сделан. Настоящий человек сварганен из огня и из железа. Как я. А этот…

И Нинка решительно берется за руль.

– Девушка!

Даренка оборачивается. Справа от нее, невесть откуда, возникает человек, одетый во все черное: кожаное пальто, брюки, ботинки. Седеющий брюнет. Спокойное смугловатое лицо кажется ей знакомым. Он заметно сутулится и оттого выглядит невысоким.

– Не подскажете, как проехать к железнодорожному вокзалу?

Другому Даренка ответила бы небрежной скороговоркой и заторопилась дальше, но от таких цепких карих глаз, твердого рта и повелительного голоса отмахнуться не получается.

Чувствуя себя во власти этого человека, она досконально объясняет, как добраться до вокзала.

Сутулый человек вежливо благодарит, смягчает взгляд, и Даренка, точно ребенок, отпущенный взрослым на свободу, торопливо шагает дальше.

Сузив глаза, Старожил какое-то время смотрит ей вслед. Потом замечает за Даренкой хвост: малозаметного сухощавого парня в спортивной шапочке, и усмехается в душе. Затем, подойдя к угольно поблескивающему мощному респектабельному «мерседесу», усаживается на заднее сиденье, приказывает водителю:

– В офис.

В зеркальце шофер видит лицо Старожила, по которому бродит странная улыбка, и изумляется про себя: он никогда не видел босса в таком состоянии.

Он поразился бы еще сильнее, если б, прислушавшись, уловил за своей спиной тихий счастливый выдох:

– Моя кровь…

День холодный, ветреный и печальный.

Гуляю с Корольком по городскому «арбату».

Маленький базарчик ошеломляет пестротой и чудовищным безвкусием поделок. Среди продавцов обнаруживается знакомый Королька, упитанный мужичонка, стоически мерзнущий на раскладном стульчике. За его спиной – любительская мазня под Шишкина и Айвазовского.

– Привет, Сверчок. Как жизнь? – интересуется Королек.

Сверчок поднимает голову – и его пухлые губки под редкими смешными усиками расплываются в улыбке.

– Более-менее.

– А как сынишка?

– Болтает вовсю! А бегает!.. – Сверчок закрывает глазки и на мгновение замирает с выражением блаженства на пухлощекой физиономии. – Только и гляди, как бы ни шлепнулся. Не уследишь, упадет – слезы в три ручья.

Кожей чувствую: Королька неудержимо тянет потрепаться со Сверчком, и лишь мое присутствие мешает осуществить это страстное желание.

– Мы тут, вообще-то, по делам, – вздохнув, говорит он. – Нам требуется художник по имени Константин.

– Да вот он, – Сверчок деликатно, хотя и не очень интеллигентно, тычет пальцем. – Вон тот красавчик…

Красавчик действительно красив. Темные густые волосы. Лицо немного широковатое, с темно-серыми глазами, узковатым изящным ртом, открытое и сильное. Одежда – как и положено представителю художественной богемы – эффектная, привлекающая внимание: ярко-красная драповая куртка, широкие белые брюки, остроносые красные полуботинки. На шее длинный пунцовый шарф. И выглядит Константин оперным тенором, ненароком оказавшимся в зачуханном провинциальном городке. На вид ему около сорока.

Он прогуливается возле своих картин, то зябко потирая руки, то слегка пританцовывая, и откровенно скучает.

Полотна ему под стать: в стиле модерн и напоминают работы Врубеля – осовремененного, упрощенного и слащавого.

Подхожу (под ручку с Корольком), рекомендуюсь искусствоведом, кем, собственно, и являюсь. И объявляю:

– Некий состоятельный человек поручил мне подобрать картины для его квартиры и коттеджа. Главное требование: изысканность и нетривиальность. Ему нужно десять-пятнадцать полотен. Вот – хожу, присматриваюсь.

– Все мои работы к вашим услугам! – художник широко разводит руки. – Одна к одной. Выбирайте. – И прибавляет, доверительно понизив голос: – Это вам не березки и кошечки для тупой биомассы. Мое искусство обращено к утонченному вкусу и доступно немногим.

– Ваши произведения близки мне по духу, – признаю я. – Но… что-то не то. Почти рядом… но – не то… Извините.

Удрученно вздохнув, делаю вид, что собираюсь двинуться дальше.

– Погодите, – останавливает меня художник и даже возбужденно хватает за руку. – Не надо спешить. Дома я храню полотна для истинных ценителей. Хотите взглянуть?

– Не уверена… – нерешительно произношу я. – Стоит ли?..

И застываю в полужесте, как статуя сомнения.

– Пожалуй, милая, – влезает в разговор до сих пор молчавший Королек, – все же следует посмотреть. А вдруг…

Вечер.

Жилище Константина оказывается именно таким, каким представляла: холостяцкое, неприбранное, забитое антиквариатом.

Дешевое пижонство не оставляет художника и в собственной квартире. На нем шелковый алый костюм. На небольших ступнях восточные – золото и пурпур – парчовые тапки с загнутыми носами.

Даме, то есть мне, предлагается сладкое красное вино. Королек и мастер живописи налегают на коньяк, точно наперегонки опорожняя миниатюрные серебряные стаканчики. Закусывают ломтиками лимона.