Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер

— А что ты хочешь, батенька мой, — говорит мне Устиныч, — Народу жрать нечего, а ты о книгах.

Я c ним не соглашаюсь. Хлеб и книга неотделимы друг от друга. Если без одного человеку не выжить, без другого ему не быть человеком.

Для меня, во всяком случае, это бесспорно. Многим обделила меня жизнь… матери не помню, молодость не баловала меня легкими удачами и победами — ремеслуха, общага, армия, — но книги всегда были со мной и вместе с ними огромный, в фантастических красках мир. И он нисколько не противоречил настоящему, реальному, а чудесным образом изменял его, я видел куда больше, чем меня окружало… Глядя на осеннюю лесополосу за стенами детдома, я знал что за ней есть железная дорога и она ведет в большие города, и еще там есть океаны и пустыни и вообще неизведанные края. И облака, проносившиеся по небу, очертаниями своими напоминали мне о сказочных зверях и космических пришельцах, а в бормотании лесного ручья слышались мне иные мелодии и песни.

Я плакал над Темой и Жучкой, воевал с пиратами, страдал вместе с Вертером и замирал от чеканного волшебства пушкинских строк. Я читал взахлеб, как пьяницы пьют вино, и главным счастьем было ощущение, что этот источник бездонен.

Книгам я обязан своей профессией. Выбор ее дался мне нелегко. Методом тыка я перепробовал множество занятий — токарь, слесарь, сторож, охранник, дверевой — не путать со швейцаром — грузчик, художник, тракторист. Двух вкладышей в трудовую не хватило, чтобы их записать, пока я не нашел себя в газете. В захудалой районке на Курщине я понял, что это — мое. Встречи с людьми, до которых я был так жаден, дороги, которыми я бредил, и слово… чудесное, упрямое, неожиданное слово, в котором можно выразить и людей, и дороги, и себя.

И не просто выразить… По молодости лет мир казался мне крайне несовершенным и со всем юношеским максимализмом неудержимо хотелось его переделать. А слово как нельзя лучше для этого подходило. Глаголом жечь сердца людей, помните.

Жечь сердца в районке мне не пришлось, но мне нравилась моя работа, я чувствовал ее нужность, и если когда-то удавалось статьей или фельетоном защитить человека, восстановить справедливость, я полагал, что мое бытие оправдано на сто процентов.

И слова, и книги тоже были разными — они тоже принадлежали разным лагерям в затянувшейся войне Добра и Зла. Нынешние времена, когда хлынула на книжные прилавки низкопробная литература, славящая насильников и садистов, проповедующая самую темную скотскую. сторону человеческого бытия, рассчитанная на самые низменные инстинкты, я воспринимал как личное оскорбление. Всякую попытку ради скорой выгоды издать супермодный бестселлер того же Доценко или Воронина я воспринимал в штыки. Я верил, что временное помешательство пройдет и мы опять вернемся в ясный нормальный мир, где дно и небо занимают свои, положенные им от Бога, места.

А книга будет учить только хорошему.

Я и не заметил, что в своих раздумьях-воспоминаниях долго уже стою перед свежеуложенным штабелем. Что принесет читателям этот сборник? Чего в нем больше — злого или доброго?

Но я и не ожидал, что получу ответ так скоро.

…В книжном магазине покупательница взволнованно рассказывала:

— Прямо передо мной, пять минут назад женщину на перекрестке машиной как ударит. Аж на капот подкинуло и об лобовое стекло — все в крови. Сумка, книжки все разлетелось по асфальту.

Услышав о книжках, я пулей вылетел из издательства.

Толпа на перекрестке еще не разошлась, стояли две милицейских машины, и "скорая помощь" с леденящим душу воем разворачивалась в сторону больницы. Расталкивая зевак, я добрался до мостовой. Сумку милиция уже подобрала, а книги лежали как подбитые птицы, трепеща страницами под ветром. Я подобрал одну из них и подошел к сержанту.

— Вы знаете ее? — Спросил он.

Я молча кивнул головой. Сил говорить не было.

Свидетели показали, что машина, сбившая Татьяну, мчалась на красный. Водитель не остановился, но номер автомобиля запомнили. Автомобиль принадлежал городскому управлению культуры.

Она еще дышала, когда ее привезли в хирургическое отделение и что-то даже пыталась сказать в горячке. Врачи расслышали… мне надо домой… дочка одна.

Прощались мы с Таней Мигуновой во Дворце профсоюзов.

В этот день я напился так, как давно не пил.

И стал пить все чаще.

На поминках Люда Панова вдруг сказала:

— А я следующая за Таней.

И заплакала навзрыд горькими пьяными слезами.

Гнетущее тяжелое молчание воцарилось в издательстве. Будто какое облако повисло над нами. Реже рассказывал анекдоты зам, реже мы улыбались, почти отошли в прошлое посиделки по дням рождения и вообще по праздникам.

После работы все торопились по своим делам. А раньше могли еще проговорить, доспорить, не глядя на часы.

Танина смерть отпечатком легла на душу каждого.

Природа между тем без устали вершила свой круг и в город пришла весна. Я как-то и не заметил поначалу, только когда услышал гусиный гогот и понял, что в меховой куртке мне становится жарко, поверил и солнцу, и птицам. А вот уже и на теплом асфальте дети рисуют классики, и майская трава зеленеет на газонах, и от густого воздуха легко кружится голова. Лес на сопках покрылся сиреневой дымкой — это зацветали лиственницы. И вместе с лиственницами в летних платьях расцвели магаданские женщины.

Для меня эта весна совпала с выборами городского мэра. Памятуя предсказание Устиныча "что новая власть будет везде расставлять своих людей"", я время от времени отрывал голову от рукописей, балансовых отчетов и договоров и с любопытством следил за разворачивающейся на моих глазах баталией.

Сначала в качестве наблюдателя, но вот однажды мне позвонил один из замов нынешнего мэра — он и баллотировался — и попросил сделать макет выборной газеты.

— У вас же есть Данила-мастер, — удивился я. — Он что — заболел?

Я имел в виду пресс-секретаря городской администрации Данилова.

Заместитель промямлил что-то неопределенное и я понял, что Данила-мастер опять увильнул от острых событий. Это он делал классно — лизал только стоячих, бил только лежачих и вмешиваться при неясном исходе в драку было не в его принципах, если они вообще у него были.

Просьба заместителя была явно некорректной. Областное издательство во многом зависит от губернатора. Дотации, квартиры и вообще. И ссориться я с Сидором Ьуке- товым не собирался. Пусть и помимо воли, но так получилось, что я новому губернатору даже и голосами в свое время подсобил… Я участвовал в команде выдвиженца от Союза предпринимателей, бывшего председателя облисполко-ма Кранца Вячеслава Ивановича — нормального делового мужика, бывшего первого Чукотки, на мой взгляд, далеко неглупого и опытного. Его поддерживали и коммунисты. Но в решающую минуту наш выдвиженец решил не рисковать и сдал свою команду в распоряжение Букетова, чем и решил борьбу в его пользу. Кранц стал вице-губернатором и обещал своим сторонникам, а значит и мне тоже, всяческую поддержку в наших планах и проектах. Мне даже говорили, что обещания бывшего губернатора дать мне трехкомнатную квартиру — мы до сих пор теснились вчетвером в двухкомнатной хрущевке — исполнятся при новой власти. Чему я не очень-то поверил и был прав.