Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер

Ничего больше словоохотливый Вовик не сказал. Встал и ушел в палатку. На леске валялся листок чозении — узкий и длинный, как лезвие ножа. Неужели этим он свистел?

Только полвоскресенья Старый Мангут дал нам передохнуть, и мы устроили баню.

Отмывшись и вдоволь напарившись, я решил познакомиться с островом Умары. Был час отлива, и широкая, ровная, как шоссе, перемычка соединила его с материком. Я неторопливо побрел к острову, мимо морских звезд и ракушек, широких листьев морской капусты.

А подойдя к острову, ахнул от изумления.

Глазам моим предстали огромные каменные валы, ярус за ярусом переходившие в широкую удивительно ровную площадку. Тысячи и тысячи лет неутомимое море шлифовало камень, и теперь он был гладким и сверкающим. Будто на лету остановленный, замер и обратился в камень гигантский водяной вал.

Над площадкой угрюмо возвышались утесы, и, поколебавшись мгновение, я начал карабкаться вверх. От старости узкие пластины сланца прямо под ногой ломались, как пересушенная бумага, и мелкой крошкой осыпались вниз. Осторожно, тщательно выбирая площадку для следующего шага и зацепки, я медленно шел все выше и выше.

Вдруг огромная глыба, казавшаяся такой надежной, под моей ногой дрогнула и вначале со змеиным шипом, а потом с гулким грохотом обрушилась вниз. Падая, глыба, как ножом бульдозера, срезала на своем пути все островки и кустики, цепляясь за которые я поднимался сюда.

Затылок мой похолодел — назад дороги не было.

Но не было ее и вперед. Угрюмые каменные глыбы — прямые родственники рухнувшей — нависали надо мной. Думаю, тут дрогнул бы и видавший виды альпинист. Я ткнулся влево, затем вправо и после одного из отчаянных прыжков понял, что еще шаг и все — сорвусь. До земли не меньше пятидесяти метров: мне, чтобы разбиться, хватило бы и куда меньшей высоты.

Руки и ноги мелко дрожали, мысли путались. Еле-еле я заставил себя успокоиться, отдохнул и стал обдумывать ситуацию…

— Ия-ия, — в лихом вираже скользнула мимо чайка, и неощутимый для меня воздушный поток легко подкинул ее вверх, к облачку, безмятежно плывущему над заливом Одян.

С легким шорохом из-под моей ноги скатился камешек и улегся где-то там, в россыпи.

Увы, я — не чайка, не облако и не камень. Никак не решалась моя задача. А время шло. Пробил час отлива, и волны с шипением наступали на землю. Полоска к берегу становилась все уже и уже.

Лагерь был не так уж и далеко, но кричать, звать на помощь мешали стыд и глупое самолюбие, да, наверное, и не долетел бы мой крик, не пробил слитный шум моря, ветра и птиц.

Вдруг я заметил, как от палаток отделился человек, столкнул в воду лодку, через минуту синим дымком стрельнул мотор, и лодка, поставив перед собой белые усы, ринулась к острову. Я угадал в ней Вовика. Он что-то крикнул мне и повернул за остров.

Я растерялся. Неужели Вовик не сообразил, в какую ситуацию я попал?..

Вдруг услышал близкий голос:

— Эгей, Студент! Держи.

Вовик восседал на ближайшем гребешке, крепко оседлав его ногами, и — удивительное дело — ни один камешек не осыпался от его движений.

Шлепнулась рядом веревка, и через минуту я уже был возле Вовика, в безопасности.

— Я за ставником смотрел, — предварил мои расспросы Вовик. — Биноклем повел — дела! Надо было предупредить тебя, а я не допетрил. О, здесь горы коварные. Я раз за баранами пошел, тоже — как ты попал, пришлось до морозов сидеть.

— Почему до морозов? — не понял я.

— Осыпь смерзлась, — серьезно пояснил Вовик, — и я по льду, как в этом… бабслее… А еще, был случай…

Я даже и не помню — сказал тогда хоть "спасибо", так Вовик заговорил меня…

В нашей разношерстной бригаде особо выделялся Ко- ляня — профессиональный охотник и рыбак. Впрочем, насчет рыбака крепко сказано — для этого Коляня был слишком ленив, он постоянно увиливал от тяжелой работы. Вместо шкерки и заметов то помогал поварихе, то вызывался топить баню, то возился в цеху… Ребята ворчали, но больше за глаза — Коляню побаивались. От уголовника и психопата держаться лучше подальше.

На Умары Коляня прибыл с тремя собаками. Шустрые голосистые лайки целыми днями шастали по тайге вокруг лагеря, появляясь возле кухни точно в часы обеда и ужина. Собаками Коляня очень дорожил.

Из-за них вся эта история, собственно, и случилась.

В тот день я дошкеривал последнюю партию серебрянки, а все остальные работали на берегу. Надвигался шторм, и надо было отодвинуть подальше от наката наши припасы — доски, бочки с горючим. Из-под навеса цеха я хорошо видел косу, суетящихся на ней рыбаков и тихое, как всегда в отлив, море, на глади которого то тут, то там показывались нерпы. В редкие перекуры я снимал с гвоздика бинокль и с любопытством, пробудившимся во мне после рассказа Вовика, рассматривал их. Были в стае и седые, видно, старые самцы, эти старались держаться подальше. Беспечно резвился, посвистывая, молодняк. А самые маленькие и любопытные подплывали совсем близко. Один из малышей и выбрался на перемычку. Заглазелся на странные двуногие существа на косе и не заметил, как стремительно отошла вода. Пока сообразил что к чему, пока развернулся нерпе- нок, его учуяли собаки и с громким лаем помчались по перемычке. Это были хорошие собаки, и бежали они, отсекая нерпенка от моря.

Малыш с тревожным писком заметался, и расправа была бы короткой и кровавой. Но тут подоспел Вовик. Как он, немолодой уже, грузный, в тяжелых сапогах, угнался за лайками — ума не приложу.

С ходу, сапогом, он и подцепил передовую, самую злобную старую суку Дайну, прикрикнул на остальных и осторожно перенес нерпенка к воде.

И тут-то на него налетел Коляня.

Вопя "Собаки! Мои собаки!", Коляня вдруг нагнулся и что-то поднял с земли. "Камень", — понял я.

Вовик, защищаясь, поднял руки и громко, отчаянно крикнул:

— Не надо, Коляня! Не надо!

Но, похоже, Коляню это только подстегнуло. Беспомощность жертв всегда подхлестывает подлецов, и молить их о пощаде — пустое дело. Он, как-то странно подпрыгивая, чтобы достать, ударил Вовика в лицо — раз, другой. И только когда Вовик, шатаясь, побежал от него, остановился, подозвал собак и стал осматривать их, демонстрируя свою заботу и любовь.

Все это произошло в минуты.

Никто не успел вмешаться. Старый Мангут как стоял, приподняв доску за один конец, так и застыл.

Широким шагом, прижимая ладонь к лицу, Вовик прошел через цех в нескольких метрах от меня, и я услышал его задыхающийся, рвущийся болью голос:

— Да когда же это… когда подлая эта жизнь кончится?!

Меня он не заметил.

В этот же день Вовик ушел к сенокосчикам. Они давно звали его.

Подошел попрощаться:

— Ты все видел, Студент?

— Видел, — жестко ответил я, — Тряпка ты, а не мужик. Глянь на лопаты свои — разок бы двинул…