Анна Оранская - Сладкая жизнь

Он прослушал это уже в который раз за утро — в который раз подумав, не оставить ли еще одно сообщение, но так ничего больше и не сказал.

— Твой рейс, Леший, — кажись, твой…

На втором этаже «виповского» зала было уютно и пахло кофе — и двести граммов виски, принятых за те полтора часа, что просидел здесь, грели изнутри. Они приехали к семи, чуть пораньше даже, — постояв немного на пандусе в окружении четырех джипов охраны, пока часть Корейцевых волков проверяла зал, рассредоточиваясь по нему, занимая выгодные позиции на всякий случай, готовясь к стрельбе, если что. Он еще подумал, что вот это натуральные отморозки — начнут шмалять, несмотря на людей вокруг, несмотря на то что трудновато из Шереметьево выбираться, если обложат.

А ровно в семь пятнадцать они вошли в «виповский» зал. Отдали паспорта и билеты и сразу пошли наверх. Оставив человек десять у входа и еще человек пять на первом этаже у лестницы — девица в униформе начала было говорить Корейцу, что столько сопровождающих не положено, но, когда всмотрелась в них, тут же умолкла. И еще троих взяли с собой на второй этаж, где бар. Пили кофе молча, и он заказал себе виски, а Кореец отмахнулся, сказав, что ему до Лос-Анджелеса столько лететь, что он лучше в самолете примет, как снотворное, а то е…нешься ведь.

Он не думал о том, что что-то может случиться здесь. В розыск его не объявляли, это он узнал перед отлетом, проплатив через Голубя приличную сумму человеку, чтобы замял все с Германом, переведя стрелки на Трубу, которому уже все равно. За ту пальбу у «Люкса» его не искали, и чья машина взлетела две недели назад у ресторана на Кутузовском, опять же никто не знал. За Каратиста мстить было некому — да и поди привяжи его к нему, — так что единственной реальной опасностью были люди Трубы, хотя, по идее, им не до этого было сейчас.

А к тому же чего было беспокоиться, если всегда сверхосторожный Кореец был абсолютно расслаблен, спокоен и весел даже — и он еще усмехнулся, подумав, что ведь по сути Генка иностранец, прилетевший сюда в командировку и радующийся отбытию домой. Только вот никого, кроме его самого, эта командировка не обрадовала — а некоторых огорчила прям-таки навсегда.

Так что опасаться было нечего вроде, и он все смотрел на часы, думая, что надо бы позвонить, ведь так и не решился сделать это за последние пятнадцать дней. И наконец где-то в половине восьмого встал и отошел чуть в сторону, набирая быстро номер и выслушивая ее голос на автоответчике. А потом еще раз — и экспромтом наговорил сообщение, ухмыляясь, потому что, как всегда, оказался красавцем. Но потом тут же набрал еще раз. И еще.

— Ты ей, что ль? — Кореец, подошедший сзади, хлопнул по плечу. — Кончай, Андрюха. Если уж ты признал, что при…уел тогда, так она небось до сих пор видит, как тачка на воздух взлетает. Кончай — она ж могла мужу рассказать, и фамилию твою она знает, начнут рыть, кто и что, на хера взрывали, почему не заявил, куда делся. В натуре говорю — завязывай. Так тихо все и чисто, за те бабки, что ты Голубю для мусорков своих оставил, тебя от чего хочешь отмажут. Отсидишься пару-тройку месяцев, ну полгода, можно и обратно — а тебе проблем захотелось, что ли, мало их было? Не наша она, Андрюха, — усек?

Кореец прав был, абсолютно прав, как всегда, прав — и он кивнул, вдруг услышав, как объявляют посадку на Генкин самолет. Из «випа» выход за пять минут до взлета, это тебе не час толпиться перед вылетом и сорок минут в самолете сидеть и ждать, пока взлетит. И повалился, что, хотя о многом говорили за эти дни, о том, когда и как встретятся теперь, ни слова не было. А ведь… Да что «а ведь» — могут и не встретиться больше, хер его знает при такой жизни, что там дальше.

— Слушай, Генах, — начал поспешно, вдруг замявшись, не желая проявлять эмоций. — Ну как мы теперь с тобой, а?

— А че теперь? — Генка пожал плечами невозмутимо. — Домашний я тебе оставил — он че-то не отвечает ни х…я, не нравится мне это, я ж Ольгу уже четыре месяца, считай, не слышал. Да ладно, сменила, может, разберусь…

В непробиваемом голосе Генки просквозило что-то — беспокойство, тревога, что-то странное для него, — а потом исчезло, так что, может, и почудилось просто.

— Короче, Андрюха, — через твой офис связь. Или через Голубя. Я им позванивать буду, если что. Если в Штаты надумаешь — передай через них. Да, и это — если вдруг на домашний попадешь, ты меня зови, понял? Чтоб Ольга не знала, что я тебе сказал за нее. Анекдот помнишь? Умерла так умерла…

Он осекся, хохотнув, — словно не то сказал и понял это, уже запустив фразу.

— Короче, Андрюха — красавец. В натуре говорю — правильно я тебя за себя оставил тогда. Косяки порешь, конечно, но перспективы есть. И это — своим никому не говори, где сидишь, инструкции дал, и хватит. И — своей этой не звони, лучше будет…

— Мистера Кана, вылетающего в Лос-Анджелес, просят спуститься вниз и следовать на посадку…

— Ну бывай, что ли…

Они обнялись — быстро, коротко, сухо, словно не было позади давнего прошлого, словно не было прошлого недавнего, стрельбы, крови, трупов, взрывов, утопленников. И Генка отошел к своим волкам, бросив им пару слов, обнимаясь со всеми по очереди — и в их окружении спускаясь вниз. Тормозя уже у лестницы — кидая через плечо в пустой зал:

— Да, забыл, Андрюх, — я тебе газетку припас. Че тебе делать три с лишним часа в самолете-то — так почитаешь. Там про кореша твоего одного — берешь?

Он махнул рукой, улыбаясь, — читать про смерть Трубы ему было совершенно ни к чему. Он мог бы написать про это лучше, чем кто-либо, — даже получше Генки. И смотрел на спускающегося Корейца, не оглядывающегося на него, Андрея, — вот так спокойно попрощавшегося с ним после всего и улетающего куда-то за океан, возможно, навсегда. И ему понравилось, что все так, как есть, — у таких, как они, только так и может быть. Без пустых базаров и эмоций.

Он снова звонил, когда вернулись эти, — и дал отбой, услышав автоответчик. Говоря себе, что это судьба — карма, как Вадюха говорил. И что раз не получилось, значит, и не надо. И что Генка прав — она не наша, ей не понять такого правильно. И звонить не надо — а лучше настраиваться на два-три месяца, а то и на полгода, отдыха, благо бабок лом, а тут на делах оставлены надежные пацаны. Настраиваться на то, что ближайшие месяцы он будет трахать телок и жрать вискарь и изредка баловаться коксом — и периодически лишь позванивать в Москву, проверяя, как тут без него. А так — отдыхать. Вот как только сядет в самолет в салон первого класса, так и начнется отдых. Который он заслужил.

Эти поглядывали на него с уважением. То вообще не замечали, когда он только появился в Строгино, и по х…ю им был его авторитет, волкам сибирским, — а после того как разобрались с Трубой, смотрели на него по-другому. И ему это льстило — то, что его уважают эти беспредельщики, которым сейчас завалить десяток мусоров, если за это заплатят, конечно, как делать нечего.