Илья Райх - Порок

Налив по «капельке» дорогого французского напитка, – не меньше пятидесяти грамм, – и пригубив, прокурор сел на свое рабочее место и продолжил начатый разговор. Рассказал предысторию конфликта, как на проспекте Октября Евгений несколько раз нарушил ПДД, и вот почему разъяренные гаишники так осерчали на Евгения, что приложились к нему физической силой. Житомирский молчал, но, когда прокурор закончил, он решился напомнить коллеге, куда торопился Евгений. Он предполагал реакцию прокурора, но удержаться не мог:

– Если бы не твой племянник Марат, то конфликта, который столь сильно заинтересовал тебя, вовсе не случилось бы.

– Да! Заметь, ты перешел на личное! – отметил прокурор. – Мой племянник за все заплатил сполна.

– Сполна! – Александр Федорович уже не скрывал раздраженности.

– Ладно, я знаю, что он оболтус, никчемный… но такой у меня родственник! Если бы ты был на моем месте, ты поступил бы так же. Или я не прав? А?

– Ладно, ты же меня не за этим приглашал. Говори, что надо.

– Вот то-то и оно, узнаю старого безотказного Федорыча! – воскликнул прокурор.

Прокурора интересовала личность Воинова. Без наводящих вопросов и околотемных бесед он попросил Житомирского, чтобы тот позаботился о Воинове и отправил его не в психиатрическую больницу, а в изолятор на Толстого. До Житомирского тут же дошло, что за просьбой стоит какая-то услуга.

– Это зачем тебе он понадобился? – поинтересовался Александр Федорович.

– Так надо, не для меня. Буду с тобой честен, сам понимаешь – для кого. Это личная моя просьба, – эту фразу прокурор произнес патетически и повелительно.

Житомирский задумчиво молчал, он осознавал, что Воинов, если попадет хотя бы на одну ночь в изолятор на Толстого, живым оттуда не выйдет. А это преступление. Житомирский тянул с ответом, поэтому Радислав Генрович с надвигающимся на лицо взглядом коршуна напомнил бывшему заместителю, что именно он, старый товарищ по службе, рекомендовал его на должность главы регионального управления СК.

– Нет, я не забыл! Всегда помнить буду! – не скрывая раздражительности, ответил Александр Федорович. – Получается, в обмен на отказ от показаний против Марата, ты пообещал блатным выдать им Воинова?

Прокурор осторожно кивнул.

Житомирский все прикидывал и не терял надежды, что ему удастся остановить незаконный умысел прокурора. Хотя сделать это было невозможно. Он не понаслышке знал о несгибаемой решительности и воле своего бывшего шефа. Этими качествами прокурора он восхищался, наверное, в силу недоразвитости тех же свойств у него самого.

– Это надо сделать, – тихим голосом наседал прокурор.

Со стороны могло показаться, что прокурор сдался от неуступчивости оппонента. Но Житомирский знал его чересчур хорошо, праздновать победу было преждевременно. Тихий голос прокурора означал одно: у Александра Федоровича нет выбора. Да, он мог отказать, но в одночасье превратился бы в личного врага влиятельного надзирателя над всеми силовыми ведомствами республики. Такая перспектива со временем могла стоить карьеры, чего пока так не желал Житомирский, хотя и пенсионный возраст был на подходе. Но преждевременный уход на пенсию в любом случае не стоил жизни одного насильника. Он согласился:

– Ладно, умеешь убеждать, – выговорил после недолгой паузы Александр Федорович. – Но тогда – никакой проверки в отношении моих орлов.

– Ну, давай выпьем! Насильника ждет законное наказание, хотя это и не суд Божий, – Радислав Генрович налил себе еще рюмку и поднес ко рту:

– Сегодня вечером придет автозак к изолятору, в него и погрузишь… – выпив, он немного скорчил лицо и спросил: – Чего не пьешь?

В ответ Александр Федорович лишь помотал головой. Руль тут был не при чем – коньяк не шел в горло.

Воинов, по новому приказу начальника ИВС, на допросах должен был сидеть в наручниках. Перед ним маячил Евгений. В отличие от многих сослуживцев, он никогда не предпринимал особых мер безопасности, даже если перед ним на допросе сидели отмороженные убийцы. Он вообще вел себя раскованно с любым подследственным, зачастую приближался к ним на опасное расстояние и поворачивался спиною, когда, например, руки убийц не были заключены в наручники и держали шариковую ручку, что тоже вполне себе инструмент для нанесения смертельных увечий.

Причина столь рискованного поведения не в физических данных Евгения, хотя он был сложен неплохо, а в человеческом отношении к подследственному. Но человеколюбие он питал не ко всем своим «клиентам». Его отношение в какой-то мере зависело от личности подследственного, а не от тяжести преступления.

Этим грешат многие следователи. Евгений мог испытывать неприятие к безобидному женоненавистнику, угробившему в бытовом конфликте свою жену, а к насильнику вроде Воинова он мог выказывать если не почтение, то немного уважения. Не зря считают, что в органах и в преступном мире действуют люди со схожим характером. Просто одним повезло больше других.

– Может, попросить снять наручники? – спросил Евгений, подсаживаясь на стул напротив.

– Все нормально, начальник, – ответил Воинов. – Когда меня переведут в лечебницу?

– Завтра утром или сегодня вечером, посмотрим. Боишься остаться здесь? – Евгений говорил без колкостей и сарказма.

Воинов покачал головой:

– За себя не боюсь, не хочу усложнять жизнь вам, господин следователь.

– Какое благородство, мне мог бы позавидовать сам лейтенант Коломбо [4], – теперь Евгений говорил с иронией. – Если ты так печешься обо мне, то скажи, кто доставил в квартиру нож и эфир? Вот тогда ты точно поможешь поставить точку в твоем деле.

– Эти вещественные улики лежали на столе, ваши криминалисты слепы. Здесь нет интриги! – Воинов растянул губы в улыбке.

– А я думаю совсем по-другому, у тебя есть сообщник.

– Как оппонент вы всегда думаете «по-другому»!

– Другого ответа я не ожидал.

– Можно вопрос?

– Опять на тему гнусных измышлений о мастурбации?

– А чего вы так боитесь, я в вашей власти.

– Хорошо, спрашивай.

– Мне интересно, схожи ли мы с вами в отношениях с женщинами?

– Будь уверен, мне чуждо насилие.

– Кажется, ее зовут Татьяна? – Воинов развалился на стуле, он чувствовал себя очень непринужденно.

– Здесь ты меня не удивил, видимо, подслушал мои телефонные разговоры, – Евгений не проявил интереса к вопросу, ведь говорить пришлось бы о себе, что для следователя недопустимо. – Ты убийца, и что бы ты ни пел, твои аргументы не имеют смысла.

Воинов с безразличным лицом пропустил колкость.

– Она в вас не видит порядочного человека. Или априори в органах не могут работать порядочные люди, – подследственный предпринял новую попытку, подкрепленную ухмылкой.