Джеймс Чейз - С/С том 8. Никогда не знаешь, что ждать от женщины. Снайпер. Двойник

Герман сидел в кресле лицом к двери, лицо было таким жестким и холодным, как осенний тротуар. В другом кресле, у камина, устроилась Веда Руке. Ее взгляд был отсутствующим. На ней было белое платье без бретелей, которое держалось то ли силой воли, то ли системой присосок — одно из тех хитроумных изделий текстильной промышленности, от которых боишься отвести глаз, чтобы не пропустить что-либо интересное.

Я перегрузил Паркера со своего плеча в свободное кресло. Ни Герман, ни Веда не проронили ни слова. Напряжение в комнате возросло до предела.

— У Паркера был приступ, и мне пришлось его угомонить, — объяснил я.

Я начал приводить себя в порядок.

— Пудреница у вас? — спросил Герман.

— Нет, черт побери!

Я подошел к столу, наполнил стакан и сел в кресло. Мне было понятно, что я не должен был сюда возвращаться, а должен был бы отделаться от Паркера, забрать пудреницу и, когда все успокоятся, стать хозяином положения. Но таким образом я мог потерять Веду. Пока оставался хоть какой-то шанс на ее взаимность, я и думать о подобном не смел.

Герман не шелохнулся, но подлокотники скрипнули — так сильно он их сдавил.

Я бросил скользящий взгляд на Веду.

С ее лица сползла маска безразличия, уголки губ приподнялись.

Я осушил стакан одним глотком. Когда стакан опустел, Паркер застонал, задвигался и попытался встать.

Никто не посмотрел в его сторону. Как я понял, мне бы и слова никто не сказал, очутись он даже на дне морском.

— У меня ее нет, — сказал я Герману, — и я объясню, почему ее нет. Прежде всего вы меня надули! Вы с нашим приятелем сами не рискнули лезть за этой проклятой пудреницей. Пораскинув мозгами, вы нашли ловкий ход, как вам выйти сухими из воды: встретили козла отпущения, которого прочно подцепили на крючок, чтобы он стал для вас таскать каштаны из огня. Здорово придумано! Это могло стать сделкой, но ее нельзя назвать так, ибо многое скрыли от меня. Вы выбрали именно меня, потому что в тот момент я был в затруднительном положении. Вы понимали, что полиция только и ждет случая, чтобы рассчитаться со мной. Но промахнулись, потому что не попытались узнать, на что я готов ради денег. Вы знали, что некто Джексон был замешан в нескольких сомнительных делишках, и поэтому побоялись выложить карты на стол и рассказать мне все. Вы думали, что если предложите мне такую сумму за работу, то колени мои задрожат от счастья. Действительно, ради тысячи долларов я готов разнести в пыль даже сейф Бретта. Но вы недостаточно проницательны, чтобы это понять.

Веда сделала резкое движение. Это могло быть знаком предупреждения, но могло быть просто непроизвольным жестом.

Я не мог правильно оценить значение этого жеста и продолжал:

— Ведь не думаете же вы, что я попался на удочку, поверив вашей галиматье: сомнамбулизму и кинжалу Челлини. Смею вас уверить, не поверил. Я понял, что пудреница принадлежит Бретту. А вы ее по каким-то соображениям хотите украсть. Мне нужны были деньги, а на остальное — наплевать. Но как только я открыл сейф, услышал одновременно тиканье в футляре и шаги охранника. Я сунул футляр в сейф и набросился на него тогда, когда он вошел. Пудреницу в сейфе я заметил, но не успел забрать. Конечно, я мог бы справиться с охранником, но пришел второй. В хорошенький переплет вы меня втравили! Но тут взорвалась бомба. Дверь сейфа отлетела и придавила их. Чудесная адская машинка! Тот, кто сделал ее, может занести мою похвалу в актив. Все в комнате было разрушено. Я оставался там до тех пор, пока не убедился, что от сейфа осталась только пыль. Пудреницы больше не существует.

Я встал, подошел к столу и налил еще виски.

Паркер сидел в кресле с ногами, прижав колени к подбородку. Бледный, осунувшийся, он глядел на меня с ненавистью.

— Надеюсь, вы не поверили ему, — сказал он Герману и Веде противным резким голосом.

— Поезжайте и взгляните сами и на дом, и на сейф, и на охранников. Это убийство, Герман, — предложил я.

— Оставим в покое охранников, их не воскресить, — резко сказал Герман. — Почему вы оставили пудреницу в сейфе, услышав шаги сторожа?

— Вы считаете меня круглым идиотом? Только они держат улики при себе. Я мог взять пудреницу позже. Когда расправился бы с охранниками.

— С другой стороны, — тихо сказал Герман, — вы, Джексон, могли положить пудреницу в карман, а потом заявить, что не брали.

Герман правильно думал, что я собираюсь улизнуть с пудреницей. Он мог твердить это хоть до посинения, но доказательств у него не было.

— Что ж, вы можете обыскать меня и убедиться, что я говорю правду.

Герман подал знак Паркеру:

— Пошарь у него в карманах!

Обыскивая, Паркер готов был расчленить меня на куски. Я чувствовал горячее дыхание на своем затылке, в то время как его пальцы ощупывали подкладку пиджака. Это было неприятно, и мне все время казалось, что он меня вот-вот укусит.

— Ничего нет, — сказал он со злостью. — Этого следовало ожидать от такого мерзавца.

— Ладно, — сказал я, отстраняясь. — Вы оба разочарованы. Могу вас понять. Я выполнил то, о чем мы договаривались, и не заставляйте меня ждать вознаграждения. Я не намерен нести издержки за ваше недоверие ко мне. Вы перехитрили самих себя.

Паркер обернулся к Герману. Его аж затрясло от злости.

— Я просил вас не связываться с этим типом. Я вас предупреждал? А сколько раз твердил, что человек с его прошлым не может быть надежным. Вы, Герман, знали, каким негодяем он был и каким остался. Даже сейчас мы не знаем, говорит ли он правду.

— Не нервничайте, Доминик, — сказал Герман и обратился ко мне. — Паркер прав, мистер Джексон, мы не знаем, лжете вы или нет.

Он вытащил из кармана пистолет:

— Не думайте, что я боюсь крови, приятель. Никто не знает, что вы здесь. Мы зароем вас в саду, и пройдут годы, прежде чем вас отыщут. А может, и не найдут вовсе, так что не шутите.

— Я рассказал вам все. Если вы меня не поняли, это ваше дело. И не тычьте в нос пистолетом, к добру это не приведет.

— Садитесь, мистер Джексон, — сказал он тихо. — Мы спокойно все обсудим.

Он, казалось, только что обнаружил присутствие Веды.

— Оставьте нас, дорогая, нам нужно поговорить с мистером Джексоном наедине.

Она быстро вышла. Комната без нее стала опустевшей. До меня еще доносились звуки удаляющихся шагов, когда возле моего уха раздался свист рассекающегося воздуха. Я пригнулся, но было уже поздно.

Перед тем как Паркер вырубил меня, я заметил положение стрелок моих часов: они показывали одиннадцать вечера. Очнулся я только в половине двенадцатого.

Паркер брызгал водой в лицо. Я помотал головой, как после тяжелого похмелья. Она болела, и чувствовал я себя хреново. Меня не удивило, что я оказался привязанным к стулу. Герман суетился возле, разглядывая меня со всех сторон.