Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше

Ветер, как назло, дул со всех сторон, громыхал карнизами и швырял в лицо пригоршни колючих снежинок. Воздух терпко пах морозом. Выйдя из метро, Женя обреченно направилась к трамвайной остановке. Стоявшие там люди ежились и поднимали воротники. Одно за другим зажигались окна в домах, дразня замерзших и усталых своим теплым светом.

Когда стоишь на темной холодной улице и смотришь на свет в окнах, всегда кажется, что там, за ними, — уютное и мирное жилище, где добрые и умные люди живут своей сложной, интересной и значительной жизнью, думала Женя. И даже трамвай — насквозь промерзший, лениво ползущий и громыхающий на каждом шагу, но ярко освещенный изнутри — дарит иллюзию спасительного убежища.

Но трамвая все не было. Народу на остановке прибывало. Окутанная облаком адреналина, толпа на остановке искрила от напряжения. Вновь подходящие вызывали смутное раздражение и расценивались как конкуренты в борьбе за крохотный пятачок трамвайной площади.

Когда мимо воспрянувших духом и собравших остатки сил граждан проследовал на крейсерской скорости пустой трамвай с табличкой «В парк» и народный гнев достиг критической отметки, вдруг произошло нечто. На отрезок пути напротив остановки, прямо под фонарь — как на сцену — выехала новенькая «Ауди»-«бочка», поблескивающая в снежных искрах, будто бокал шампанского. Из машины вышла девушка. Какое-то время она стояла, разговаривая с водителем, потом захлопнула дверь, и «Ауди» с достоинством аллигатора степенно отчалила. Девушка стояла у кромки тротуара и смотрела вслед удаляющейся машине. Снежинки ложились на ее непокрытую голову.

Забыв о трамвае, Женя смотрела на нее, не отрываясь. Девушка казалась сказочно, нереально прекрасной. Ее лицо, фигура, вьющиеся крупными волнами волосы, стекающие до талии, — все было удивительно гармоничным и завершенным. Она словно явилась из другого мира, и Женя вдруг остро почувствовала себя нелепой, несчастной и никому не нужной.

«Ауди» давно скрылась за поворотом, а девушка все стояла и смотрела в метель. Но вот она повернулась и перевела взгляд вперед — сквозь людей и дома. Жене показалось, что по ее щекам медленно текут слезы и капают на огромную розу, которую девушка поднесла к губам. В этом цветке, неестественно багровом, растрепанном, было что-то странно пугающее, неряшливое и вульгарное, диссонирующее, как фальшивая нота.

Девушка провела по цветку рукой — так гладят детей или котят, так впервые проводят чуть вздрагивающими от волнения пальцами по щеке любимого мужчины. Она еще раз коснулась лепестков губами и бросила розу под колеса спешащих мимо автомобилей. Постояла секунду, прикрыв глаза, потом повернулась и медленно пошла по проспекту.

Женя застыла, приоткрыв рот. Но тут из-за поворота показался долгожданный трамвай, и те, кто наблюдал за странной сценой, тут же забыли о ней. Только женщина средних лет в дорогой, но столь же некрасивой, как и хозяйка, шубе сказала в пространство, перекладывая тяжелую сумку из одной руки в другую: «Надо же, такая красивая — и такая несчастная!» Она искренне недоумевала: как можно быть несчастливой с такой внешностью!

Трамвай, кряхтя, подполз к остановке…

— Лиса, иди держи клиента!

Зевая, Алиса вышла из тесной каморки, где стояла кушетка. Она не спала уже больше двух суток. Сначала, как всегда, повздорила с матерью, ушла, хлопнув дверью. Решила осчастливить Вадика, а он оказался не один. На Вадика, в общем-то, плевать, но все равно обидно. Сидела на вокзале и злилась на весь белый свет, привычно обвиняя во всем мать. Потом академия, ночное дежурство в клинике, полночи провозились с выпавшим с девятого этажа «персом», так и не спасли. Снова лекции, на последней чуть не уснула. Смена с четырех до двенадцати ночи. Клиника хоть и дорогая, но популярная, люди идут один за другим, и не только с кошками-собаками, кто гада принесет, кто обезьяну, вчера вот сову притащили. И сегодня народу было — пропасть. Только вроде угомонились; только Алиса прилегла — и пожалуйста: «Иди держи клиента!»

На смотровом столе сидел печальный английский бульдог, бежевый с белой грудью, облаченный в диковинный намордник, и настороженно косился по сторонам. Рядом стоял высокий мужчина лет сорока, хорошо одетый, с аккуратной бородкой.

— Какой ты красивый, парень, — восхищенно сказала Алиса. — А как тебя зовут?

— Станислав, — оторопело ответил хозяин.

— Да не вас, — фыркнула Алиса, — собаку.

— A-а… Цапка.

— Цапочка, дай-ка нам твою попку, сейчас мы тебе укольчик сделаем.

Подошел со шприцем врач Алик, и, пока он делал свое черное, с точки зрения пса, дело, Алиса держала Цапку и нежно приговаривала что-то. Станислав откровенно полировал ее взглядом, удивляясь выражению лица этой высокой белокурой девушки. Оно было таким нежным и ласковым, как будто на столе сидел ее единственный обожаемый ребенок.

Алиса проводила пациента и его хозяина до выхода, чтобы закрыть за ними дверь, но Станислав задержался на пороге.

— Девушка, а что вы скажете, если я вас куда-нибудь приглашу? Посидеть, кофе попить?

— Ну, пригласите, — улыбнулась Алиса.

Хотя тренажерный зал был далеко не маленький и кондиционер в нем имелся, все-таки к концу дня запах пота, талька и металла буквально пропитывал все вокруг. Марина отзанималась час аэробикой и теперь сидела на неудобном вишневом седле тренажера, с натугой разводя в стороны непослушные рамы. В последнее время она стала замечать, что грудь стала что-то… не того. А ведь не рожала, не кормила. Только… Ну, неважно! Пожалуй, надо еще подбавить нагрузки.

— А давайте я вам помогу, — услышала она, нагнувшись.

Марина уже готова была отрезать: «Спасибо, сама справлюсь», но, обернувшись, увидела на шее гориллоподобного качка золотую цепь в палец толщиной, а на руке — «Ролекс» и приветливо улыбнулась.

— Ну что вы, я сама.

— И все-таки я помогу, — парень нагнулся. — На сколько?

— Ну, на один кирпичик.

— Больше, меньше?

— Больше.

Качок звонко перекинул изогнутый штырь, словно ненароком коснувшись ее обтянутого фиолетовыми лосинами колена.

— Спасибо!

Теперь Марина уже с большим трудом сдвигала рамы и, если бы не пристальный взгляд своего добровольного помощника, который по-прежнему стоял рядом, наверно, сдалась бы и поплелась в душ.

— А зовут вас, наверно?.. — вкрадчиво спросил он и выжидательно замолчал.

— Наверно, Марина.

Качок назвался Анатолием и снова надолго замолчал, разглядывая Маринины ноги. Наконец он попросил «телефончик в награду».

— Давайте лучше я вам позвоню. — Марина с радостью бросила рамы и вытерла пот со лба.