Елена Юрская - Злые куклы

— Что? О чем это вы? — Славик уже встал со стула и нервно разминал затекшие мышцы. — Я пошел? — Он протянул руку к бумагам… И замер, оглянувшись на открывающуюся дверь.

— Кто? — нервно выкрикнул Глебов. — Я попросил бы…

— Дядя Витя, я это. Что же это? Афина? И Даша? Теперь я… — На пороге стояла Жанна, а за ее спиной отчаянно прыгала секретарша, делая то умильное, то виноватое лицо. — О, знакомые все лица. — Жанна сделала шаг и остановилась. — И ты… Конечно, мне стоило догадаться… Короткий поводок, длинный поводок. Вот оно как… Славик, мальчик из ниоткуда… Профессия — альфонс. Но так не бывает.

— Не бывает, — довольно спокойно подтвердил Глебов. — Но с тобой случилось. Мы с ним познакомились позже.

— Это радует, — заявила Жанна и рассмеялась. — Граждане, как хорошо, что наших негритят было только четверо. Не надо ждать… Не надо так долго ждать своей очереди. Знаете, дядя Витя, мне даже не интересно зачем. Я хочу быстрее. — Она села на стол и, немного поразмыслив, подобрала под себя ноги. — По-турецки не получается, — сказала Жанна, извиняясь.

— Не интересно? А вот мне — интересно… — Глебов убрал записку в ящик стола.

— Ты пьяная, Жанна? — осторожно спросил Славик.

— Да, это кого-то волнует? Я — пьяная. Потому что всегда, когда я прихожу домой не вовремя, я чувствую запах Дашиных духов… Это — традиция. Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню… Причем духи она меняла лишь однажды — «Красную Москву» на «Шанель № 5» и ее подделки… Кто сидел на моем стуле? Кто ел мою кашу? Кто вытирался моим полотенцем? Кто спал на моей кровати? Кстати, кто? Покойница? А зачем ты ее убил? Я же не ревнивая, вот дядя Витя знает… Я совсем-совсем не ревнивая, мне все можно объяснить. У меня можно все забрать. И… взять меня замуж. Это не тебе, Славичек. Это — не тебе. И убивать — не надо… Милый мой…

— Я не… — начал было Славик.

— Ой, да кто тебя обвиняет? Ясное дело, что ты — не… У нас для этого есть мозги в голове у дяди Вити. Слушай, так ты тут с докладом? Я не помешала? — Жанна заерзала на столе, царапая каблуками полировку.

Глебов недовольно поморщился.

— Слезь. Веди себя прилично, — сказал он, вставая и тем самым давая понять, что аудиенция завершена.

— Виктор Федорович, отдайте Жанне записку, — вдруг громко и решительно предложил Славик. — Она у вас во внутреннем кармане. И вам не принадлежит. Отдайте.

— Что значит «веди себя прилично»? Я ж невеста твоя… Да… Отдайте Жанне что?.. Я не поняла, что отдайте? Отдайте. — Она говорила неприлично громко. Впрочем, там за дверью были только свои.

— Даша написала тебе записку… Какой-то набор слов. И никто не спал на твоей кровати. Это точно. — Славик тронул Жанну за руку, а та заверещала, как от ожога.

— Не смей ко мне прикасаться. Я замуж выхожу. За Глебова. На похороны придешь… Все, кто выходит замуж за Глебова, — умирают… Останется одна Наташка… Она одна — ни при чем… Ни при чем…

— Это ты, ласточка, так думаешь, — утешил Жанну Глебов. — За двадцать лет все так изменилось и запуталось, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

«Ласточка» обвела кабинет безрадостным взглядом, притихла и опустила голову.

— Не надо плакать, — попросил Славик. — Все будет хорошо. — Он стоял рядом с Глебовым и держал того за руку. Правда, рука была заведена за спину, и, наверное, Глебову было больно. Славик скалился и держал паузу, наслаждаясь униженным положением всемогущего Виктора Федоровича. — Молодые голодные хищники приходят на смену старым…

— Это откуда? — Глебову было больно, но держался он молодцом.

— Это «Васса Железнова», Горький. Классика, — тихо сказала Жанна.

— Если я буду лазать по вашим карманам, у вас будет гулящая жена, — сообщил Славик, все сильнее и сильнее заламывая Глебову руку. — Так что давайте сами…

— Я не буду гулять… Я не успею, — усмехнулась Жанна.

— И со мной? — тихо спросил Славик, протягивая Жанне сложенный вдвое листок.

— О, что-то такое я уже видела… Дядя Витя работает маникюрными ножницами? Или теперь пишет от руки? — Она пробежала записку глазами, потом еще и еще раз.

Славик отпустил Глебова и нарочито вежливо поправил на нем пиджак.

— Теперь вы сотрете меня с лица земли? — спросил он у шефа.

— Да, и возможности есть самые разные. Так что тебе придется поработать на меня. И не за деньги, а за страх… Ты понял, мой мальчик?

Тем временем Жанна, осторожно передвигаясь, подобралась к краю стола и опустила ноги на пол.

— Спасибо за все, — сказала она, немного растягивая слова. В глазах у Жанны стояли слезы. — Разбирайтесь сами, мальчики. Без меня… — Она дернула на себя дверь и громко добавила: — Зря я с Дашкой так… Она меня любила… Как могла…

Сложенная в самолетик записка, описав сложную геометрическую фигуру, опустилась к ногам Глебова. Виктор Федорович наклонился и поднял самолет.

— Ваш зять арестован, — сообщила секретарша по внутренней линии.

Жанна даже бровью не повела. Осторожно и медленно она перешагнула через порог и покинула своих «женихов», бормоча себе под нос странные заклинания. Она не была так уж сильно пьяна, когда взгромоздилась на стол Глебова. Просто ей захотелось пошалить — влезть на него было все равно что на Мавзолей.

И только там, за порогом старого здания КГБ, Жанна вдруг поняла, что совсем не боится стать новой жертвой. Ничуточки… Она очень устала… И хотела она лишь определенности. Ясности — для себя и для Наташи. Конечно, лучше каким-нибудь другим способом, чем мордой об асфальт… Впрочем, для Амитовой хорошо будет и так… Жанна оглянулась по сторонам и решительно направилась к уличным телефонам-автоматам — новым, серым и еще не расписанным в стиле постсоветского импрессионизма.

— Алло, — сказала она глухо. — Нам срочно нужно увидеться…

— Это опять ты? — Над ухом Петрова проскрипел замученный властный голос. — А ведь я просил… Где документы? Где ордер на арест?..

— Это не арест, — буркнул Буцефал. — Это задержание. И вообще, пошел ты… на… — Буцефал задумался. А ему это было противопоказано.

— Это, между прочим, Глебов, — сухо вставила Марья Павловна, стараясь заслонить сына от любопытных соседей, которые, безусловно, подглядывали в замочные скважины.

— Тот самый, — уныло подтвердил Петров. — Ну… который… раньше…

Глаза Буцефала налились кровью. Он, названный именем коня Александра Македонского, иногда становился очень занозист, не терпел, когда его поучали, например. Он, как нормальный гражданин, знал героев города в лицо. Но не по голосу же. И эта оплошность была особенно обидной. Такая встреча, такие возможности… А он…

— Документы, — рявкнул Буцефал. — На каком основании находитесь здесь и где были во время смерти этой… как ее? А?