Чарлз Тодд - Поиски в темноте

— Я ездил на место убийства. Не представляю, где дети могли прятаться — или где их могли спрятать. Я все время возвращаюсь мыслями в Синглтон-Магна. Невольно поверишь, что кто-то из местных жителей хранит молчание — если, конечно, предположить, что дети и мужчина еще живы.

Хильдебранд мрачно посмотрел на Ратлиджа, а потом достал из кармана объявление о розыске и бросил ему на тарелку. Объявление упало на тост, который Ратлидж только что намазал апельсиновым джемом.

Ратлидж невозмутимо вытер лист бумаги салфеткой и спросил:

— Какой от него прок?

— Копию снимка раздали всем домовладельцам в городе и всем окрестным фермерам. Если бы кто-то их видел или что-то знал о них, давно бы уже явился к нам… Все очень логично! Если не родственники, знакомые или любопытная старуха, живущая по соседству, о них рассказал бы какой-нибудь мальчишка, которому захотелось отличиться. Неужели вам надо разжевывать элементарные вещи?

— Нет, — ответил Ратлидж, с трудом сдерживаясь. Он смотрел на объявление, на лица. — Согласен, вы действовали совершенно правильно, и ваши действия непременно должны были принести плоды. Но не принесли. И я все время спрашиваю себя, почему же никто не пришел к вам и не рассказал о них.

— Может быть, потому, — язвительно ответил Хильдебранд, — что они погибли! Все — и мужчина, и дети. Неслучайно все последние дни мы только тем и занимаемся, что ищем их трупы!

— В окрестностях Синглтон-Магна, куда можно добраться пешком, не так много укромных мест, где можно спрятаться. А если Моубрей настиг жену в поле у дороги, радиус поисков сужается еще больше. Мы должны искать их к западу, а не к востоку от Синглтон-Магна. Если бы он догнал ее на восточной окраине, ему пришлось бы тащить ее через весь город, что маловероятно.

— Мы уже все обыскали. Перевернули все камни, даже те, что не больше вашей тарелки, влезали на все деревья, прошли по всем речкам и ручьям, бродили по колено в воде! Не осталось ни одной стены, ни одного участка вспаханной земли, сарая, амбара, моста или другого укромного места, которое мы не обыскали бы не меньше трех раз. И сейчас все повторяем!

Значит, подумал Ратлидж, они исчезли. Как светящиеся гнилушки: чем ближе подходишь, тем дальше они оказываются.

Хэмиш что-то говорил, но Ратлидж его не слушал.

— Я ездил в Ли-Минстер и Стоук-Ньютон. Вы вели поиски и там?

— Да, потому что поезд, на котором они предположительно приехали, шел на юг.

— А другую дорогу вы не проверяли?

— До Чарлбери отсюда три мили. На всякий случай мы и туда съездили, поговорили с тамошним констеблем, но вернулись ни с чем. Я не удивился. Туда долго добираться мужчине и женщине, тем более с малыми детьми. Кроме того, Стоук-Ньютон ближе, чем Чарлбери. Все очень логично. Если миссис Моубрей искала убежище, она наверняка отправилась к Стоук-Ньютон.

— А если она сама подумала о том же — и все же выбрала Чарлбери, чтобы сбить нас со следа?

Хильдебранд пожал плечами:

— Все возможно. Но вероятно ли? Нет. По-моему, вы хватаетесь за соломинки!

— В таком случае помогите мне разгадать еще одну загадку. Почему Моубрей был так уверен, что найдет ее здесь, в Синглтон-Магна?

— Я почти всю ночь не спал, думал о том же, что и вы. Вряд ли он в самом деле был уверен в том, что найдет ее именно здесь. В конце концов, он ведь увидел ее не в поезде, а на платформе. Присев на корточки, она утешала девочку. Они сошли с поезда до того, как он ее увидел, и, скорее всего, до того, как женщина увидела его. Скорее всего, он сказал себе: раз они здесь сошли, здесь они и собирались остаться. Вот почему он охотился за ней — и в конце концов нашел.

Так ли все было на самом деле? В таком случае понятно, почему не нашлись чемоданы. Ратлидж напомнил о них Хильдебранду, но тот покачал головой:

— Я тоже подумал об их вещах. Не один Моубрей сейчас остался без работы. Если кто-то нашел их багаж и поживился тем, что нашел, скорее всего, вор забрал чемоданы себе и будет держать язык за зубами?

Ратлидж почувствовал, как его придавливает тоска. Да и Хильдебранд, судя по всему, не радовался, вернувшись к тому, с чего начал. Он снова потер глаза и перевел разговор на помощников, которые прибыли утром. Он рассказал, куда он послал их на поиски.

— Мои подчиненные расспрашивают жителей города. Они знают, на что обращать внимание; к вечеру что-нибудь выяснится.

Когда они допили кофе, Ратлидж встал.

— У меня есть кое-какие дела… Вернусь к трем часам.

Хильдебранд вздохнул с облегчением. Если приезжий на время уберется из Синглтон-Магна, он не будет путаться у него под ногами. Задача Лондона — дипломатия; нельзя нарушать границы чужого прихода, где можно нечаянно наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Если Ратлидж почти весь день будет занят, он сам может гораздо больше успеть.

Сухо кивнув, Хильдебранд вышел за дверь с видом человека, которого ждет трудный день. Ратлидж с задумчивым видом перечитал объявление о розыске и рассмотрел снимок.

К столику подошла пожилая официантка. Она заметила объявление и сказала:

— Жалость какая! А во всем виновата война. Из-за войны их семейная жизнь разладилась, а она вбила себе в голову разные мысли. Если честно, мне больше всего жалко малышей. Остались без отца… хотя мать могла быть и получше!

— Судя по всему, им она была хорошей матерью.

— Ну, не знаю! И все равно жаль. Помяните мои слова, во всем она виновата!

— Дети еще маленькие… Интересно, помнят ли дети Моубрея? — вдруг с любопытством спросил Ратлидж. — Сколько они себя помнили, он воевал во Франции. Может быть, они считают отцом того, кто его заменил?

— С чего вы взяли, что он был первым и единственным мужчиной, с которым она спуталась? — Официантка презрительно хмыкнула.

Очень хороший вопрос!

Составляя тарелки на поднос, официантка продолжала:

— Дети моей старшей дочери умерли во время эпидемии «испанки». Доктор сказал ей: они были слишком малы, чтобы выжить. Мне кажется, она ни одной ночи не спит с тех пор, как лишилась их… А эта свои прихоти ставила выше детей. По-моему, она не похожа на хорошую мать! — Она потащила нагруженный поднос к двери, которая открывалась в обе стороны и вела на кухню. Шла она прямо, с негнущейся спиной; поза выдавала ее боль.

«Слишком малы, чтобы выжить…»

Его война — изуродованные трупы и хлюпающая черная грязь. Невыносимый грохот — и невыносимая тишина. Артподготовка, пулеметы, аэропланы на бреющем полете. Умирающие люди, кони… их душераздирающие крики, которые не умолкали даже после того, как все прекратилось. Война на выбывание. Враги готовы были убивать до последнего человека. И собственное выживание, казалось, уже не зависело ни от каких молитв.