Чарлз Тодд - Поиски в темноте

— Вы предупредили мисс Тарлтон, что нанимаете ее лишь на небольшой срок?

— Сама Маргарет не собиралась задерживаться у меня надолго. Речь шла о полугоде, самое большое — о годе. По ее словам, потом у нее были другие планы. Мне показалось, что она собирается замуж. Она так склонила голову, когда говорила о своих «других планах»… как будто гордилась ими.

— Не представляете, кто мог быть ее женихом?

— Нет. Правда, меня четыре года не было на родине. Наверное, речь шла о человеке, с которым она познакомилась во время войны. Как-то не верится, чтобы Маргарет Тарлтон окончила свои дни старой девой.

— Человек, с которым она познакомилась во время войны? А это, случайно, не Томас Нейпир?

— Отец Элизабет?! — Саймон ошеломленно посмотрел на Ратлиджа. — Что вы, с чего вы взяли? И потом… мне казалось, что о нем знаю я один!

— Кто-то помог мисс Тарлтон купить домик в Челси. Логично предположить, что это сделал ее бывший работодатель.

Саймон вдруг похолодел.

— Нет. Ей помог не Томас Нейпир, а мой отец. Она купила дом, взяв деньги из доверительного фонда, который он для нее основал.

Удивленный в свою очередь, Ратлидж спросил:

— Почему? Дом — дорогой подарок!

— Отец не счел нужным мне рассказывать. Они не были любовниками, если вас это интересует! По словам отца, они заключили своего рода деловое соглашение, а он поступил так потому, что знал ее отца. Вздор! Тарлтон ни разу не приезжал сюда, а мой отец никогда не был в Индии. Готов поспорить, что за всем стоит Томас Нейпир!

— Хотите сказать, что Нейпир был влюблен в мисс Тарлтон? Если он хотел, чтобы у нее был свой дом, почему он сам ей его не купил? — Догадка Ратлиджа впервые подтвердилась из независимого источника.

— Главным образом потому, что он — известный политик. Кроме того, он не хотел, чтобы об их отношениях знала Элизабет. Она бы разгневалась и обиделась, если бы ее отец завел интрижку в собственном доме. Наверное, поэтому Томас Нейпир до сих пор не приехал в Синглтон-Магна и не устроил Хильдебранду выволочку за то, что тот работает спустя рукава. Он ведет себя осмотрительно. Ради себя самого и ради Элизабет. И ради Маргарет — если выяснится, что все вы ошибаетесь.

— Как вы думаете, что бы сделал Нейпир, узнав, что в ее жизни появился другой мужчина?

— Он очень умен и сдержан, но был по-настоящему одержим Маргарет Тарлтон. Если вы хотите узнать, способен ли он убить ее… нет, но не хотелось бы мне оказаться на месте того, другого мужчины!

— И ваш отец не был в нее влюблен — и она не оказывала ему никаких услуг?

— Если она и шантажировала его, то не из-за каких-то сексуальных отношений… Возможно, он был чем-то обязан Нейпиру. Платил услугой на услугу… или оказался у него в долгу. Мой отец оставил письмо, в котором кое-что объяснял насчет дома. Остальное я додумал сам. В основном потому, что мой крестный охотно пошел мне навстречу, когда я попросил его поговорить с Элизабет вместо меня. Я-то ожидал, что он внезапно изменит ко мне отношение.

— Что будет с домом после смерти Маргарет Тарлтон? Саймон сдвинул брови.

— Сам не знаю. Доверительным фондом занимались юристы. Мне сказали, есть статья, которая защищает права отца на дом, на основании того, что он имел какое-то отношение к родственникам Маргарет. Если она выйдет замуж или скончается бездетной, дом переходит к нему.

— Ваш отец умер. Значит, теперь дом достанется вам?

— Да, наверное… — медленно ответил Саймон. — Но сейчас еще рано судить. Никто не знает наверняка, если только вы говорите правду, мертва ли Маргарет… или просто исчезла по каким-то своим причинам. Если я что-то и узнал о женщинах, инспектор, то только то, что у них своя логика! Возможно, скоро она объявится живой и здоровой и удивит всех нас!

Перед уходом Ратлидж спросил:

— Вы вернетесь в политику, если музей получит признание и вы выполните свой долг перед дедом?

— Какое кому до этого дело? — Внезапно разгневавшись, Саймон посмотрел на Ратлиджа в упор. — Каким предлогом воспользовались вы, чтобы уйти из Скотленд-Ярда и отправиться сражаться во Францию? Или только вам можно копаться в душе у другого человека?

Ратлидж считал, что обязан ответить Уайету откровенностью на откровенность. Он медленно сказал:

— Я считал, что исполняю свой долг. Долг перед королем и родиной. Дело не в патриотизме, понимаете? Не в парадах, речах и махании флагами. Мне казалось, что я в долгу перед простыми людьми. Если они могут оставить свои семьи и ехать сражаться, значит, так же должен поступить и я.

А Джин тогда сказала: «Знаешь, форма тебе очень идет!» Как будто он собирался на маскарад… Боже правый!

— Почему вы потом вернулись в Скотленд-Ярд?

— Потому что лучше всего я умею ловить преступников.

— Опять из чувства долга? Я больше не уверен, знаю ли, что это значит. В моей семье даже женщины отлично разбирались в политике и были тщеславными. Никому из них и в голову не приходило, что я, возможно, из другого теста. Я пошел на войну, чтобы стать героем. Домой я вернулся неудачником в глазах большинства. Ни медалей, ни интереса к политике, ни выгодной женитьбы.

— Вы поэтому взвалили на себя устройство музея? — Ратлидж обвел рукой полки, заставленные экспонатами из другого мира, другой культуры. Они выглядели такими чужеродными в этом английском доме, в английской деревне. Как и жена-француженка… но об этом Ратлидж не смел и заикнуться.

Саймон его как будто не слышал.

— Я был неплохим солдатом, сражался честно, служил не хуже других. Не знаю, почему я остался жив. Не понимаю, как выжили мы все. Лотерея, только и всего. Я выиграл, вы проиграли.

Холодок пробежал у Ратлиджа по коже. Там, на фронте, иногда он приходил в ужас оттого, что может умереть, а потом много месяцев приходил в ужас при мысли о том, что его, возможно, не убьют.

— Война была совсем не прекрасной, — закончил Саймон. — И я понял, что я — не Черчилль. В бойне, в окопах я не мог притворяться сильным и произносить высокопарные речи. Там это было бы непристойно.

Чувствуя внутри пустоту, которая угнетала его дух и давала ощущение утраты, Ратлидж медленно вернулся в гостиницу, рядом с которой оставил машину. Добрался ли он наконец до дна Саймона Уайета? После его последних слов… да, наверное. «Я понял, что я — не Черчилль». Может быть, именно поэтому он мучается и гуляет по ночам, вспоминая прошлое?

«Совсем как ты!» — фамильярно заметил Хэмиш.

Что ж, допустим. Почему он сам так упорно продолжает служить в полиции? Почему он вообще вернулся на службу после войны?

«Потому что ничего другого ты не умеешь», — напомнил Хэмиш.

В конце концов, именно так он и ответил Уайету.