Ричард Касл - Жестокая жара

«Или, — подумала Никки, — помешать мне найти его, если это не будет входить в ваши намерения». Она ответила:

— Спасибо за подсказку насчет вафель, — и села в такси.

Когда в тот вечер Никки вошла к себе в квартиру, Рук поднялся из-за обеденного стола, оставил ноутбук и приветствовал ее долгим поцелуем. Обнявшись, они крепко прижались друг к другу. Через несколько мгновений он спросил:

— Ты что, уснула?

— Стоя? Ты принимаешь меня за лошадь?

— Да ты что! — воскликнул он, и она рассмеялась впервые за день.

— Как глупо, — и Никки снова рассмеялась, потому что это действительно было глупо. Но ей нужны были его глупые шутки. Она прикоснулась рукой к его лицу, погладила его по щеке.

Когда Рук спросил, как она себя чувствует, она ответила правду. Что с трудом дожила до вечера, что ей нужно принять ванну. Но когда он сообщил, что приготовил кувшин «кайпириньи», она решила подождать с ванной и достала бокалы.

Они устроились на диване, и она рассказала о встрече с Бартом Калланом.

— Значит, это и было твое таинственное дело во время ланча — свидание с агентом?

Никки по дороге домой решила рассказать Руку о визите к психоаналитику, но она слишком устала, чтобы поднимать эту тему, и едва не ответила «да». Однако в следующую минуту вспомнила слова Лона Кинга насчет ее замкнутости — она молчала, когда Рук говорил, — и произнесла:

— Нет, я ходила к своему психоаналитику.

— Итак, ты называешь его уже не просто «психоаналитик», а «мой психоаналитик». Это что-то новенькое.

— Давай сейчас не будем об этом, ладно?

Потихоньку, подумала она. Не все сразу.

Но он настаивал:

— Мне кажется, это тебе полезно. Сейчас как раз самое время, Никки. Хотя бы из-за Петара, если уж не из-за Дона.

— Кстати, насчет Дона, — подхватила она, пользуясь возможностью сменить тему. — Послезавтра я собираюсь слетать в Сан-Диего. Его семья организует поминальную службу на военно-морской базе.

— Я хотел бы поехать с тобой, если это будет удобно.

Никки широко раскрыла глаза от изумления.

— Ты хочешь поехать?

Рук улыбнулся вместо ответа, и она, наклонившись, поцеловала его в губы — такой прекрасной показалась ей эта улыбка.

Они сидели некоторое время обнявшись, молча, затем Рук сказал:

— Но только не приглашай меня на похороны Петара, я занят.

Несмотря на чудовищность этой шутки, Никки рассмеялась. Только Рук умел заставить ее смеяться, делать запретные вещи смешными.

А затем Никки нахмурилась. Рук понял, в чем дело, ей не нужно было ничего говорить.

— Понимаю, как это угнетает. Ты раскрыла это дело, но уперлась в тупик, и у тебя на руках очередной мертвец. Мы выясним, кто за этим стоит. Но попозже.

— А вдруг Петар и Барт Каллан говорили правду? Вдруг враги планируют нечто ужасное и мы просто обязаны их остановить?

— В данный момент я не знаю, с чего начать. И, судя по разговорам агента Каллана, федералы тоже не знают. Очевидно, ключ к разгадке — Тайлер Уинн. Сейчас нужно выяснить, на кого он работает. Что же сказал мой друг Анатолий той ночью в Париже? Что наступила новая эра, когда предатели работают не на вражеские правительства, а — как же он выразился — на другие организации?

Она потерла ладонями лицо.

— Мне сейчас кажется, что это мне не по силам.

— Никки, в этом нет ничего страшного. — Положив руки ей на плечи, журналист развернул Хит лицом к себе. — Ты вовсе не обязана быть отрядом особого назначения в одном лице. Ты уже проделала огромную работу. Прямо сейчас ты можешь воткнуть в карту флажок, объявить о своей победе и двигаться дальше. Никто ни в чем тебя не винит, — и он добавил: — В любом случае я с тобой.

Эти слова согрели ей душу, и Никки ответила:

— Спасибо, это мне очень помогло. — Она поставила недопитый коктейль на столик. — Ты не очень обидишься, если я скажу, что хочу принять ванну и побыть сегодня одна?

— Хочешь спрятаться в кокон?

— Отчаянно. Мне это просто необходимо.

— Разумеется.

Рук упаковал ноутбук и бумаги в рюкзак и, после того как они поцеловались в дверях, сказал:

— Подумай об этом сегодня ночью, когда будешь надевать пижаму.

— Ладно.

— Все это было не зря по одной простой причине: ты выяснила, что у твоей матери не было любовника. И что она не была предательницей. И что на самом деле ее можно считать героем.

— Ага, но ты помнишь, что сказал Скотт Фитцджеральд: «Покажите мне героя…»

— «…И я напишу трагедию».

— К тому же, — продолжила она, — хоть мама и делала благородное дело, я все еще расстроена из-за того, что у нее имелась скрытая от меня вторая жизнь. Знаю, что должна ее простить, но на самом деле не чувствую себя способной. Пока нет.

— Я тебя понимаю, — сказал Рук. — Послушай, я, конечно, не психиатр, но если бы им был, то предложил бы тебе пока найти какой-нибудь способ стать к ней ближе, и посмотришь, что будет дальше.

Хит, расслабившись, лежала в ароматной ванне с лавандовой пеной, пока в наушниках не зазвучала следующая мелодия — Мэри Джей Блайдж, «Довольно драм». Никки начала громко подпевать, затем смолкла и прислушалась к словам песни королевы хип-хопа и соула: о том, что нужно взять себя в руки, попрощаться с болью. Она много раз слышала эту песню, но, подобно записи убийства матери, сегодня словно впервые услышала ее. Особенно строки о том, что никогда не знаешь, где закончится история, но можешь узнать, с чего она началась.

Сидя с ногами на диване, в махровом халате, с влажными волосами, с чашкой горячего ромашкового чая, Никки вспоминала о том, какой след мать оставила в ее жизни. Она старалась не задумываться об отрицательных сторонах тайной деятельности Синтии Хит. Разумеется, были и отлучки, и ожидание, и страх, но гораздо большее влияние оказали на Никки перенятые у матери черты характера: осторожность, скрытность, любовь к одиночеству. Если она допустит, ее история будет такой же. Психоаналитик посоветовал ей смириться со смертью матери, но Никки знала, что Синтия до сих пор жива в ее сердце, и так будет всегда.

И все-таки Никки начала искать начало истории. То хорошее, что получила от матери, то, что перевешивало все остальное. Или, по крайней мере, перевесит, если Хит решит отказаться от драмы.

В своей гостиной, в тишине ночи, принадлежавшей только ей одной, Никки решила поразмыслить о своих положительных качествах и природных талантах. О независимости, выработанной в ней воспитанием, данным матерью. О любознательности, богатом воображении, жизненных установках, характере, понимании всемогущества любви, ценности труда, доброты. Постепенно Никки начинала новую историю, и по мере того как она разворачивалась, наполовину полные стаканы наполнялись до краев. История учила, что смех помогает пережить все, прощение исцеляет, а музыка зажигает искру жизни даже в самом холодном сердце.