Александр Трапезников - Завещание красного монарха

Чтобы чем-нибудь занять себя и прокормить семью (у него уже подрастала маленькая дочка), Анатолий занялся частным извозом на своем стареньком "жигуленке", а по вечерам, заключив кабальный договор с одним коммерческом издательством, писал "мыльные оперы" - любовные романы "из жизни идиотов" (как он сам определил этот жанр, на который оказался необычайно высокий спрос среди отупевшего от постоянных катастроф населения). Платили в издательстве мало, да и не всегда вовремя, но Киреевский выпустил под псевдонимом "Владимир Мартов" штук пять книг этой макулатуры. Больше выдержать не смог, чувствуя, что и сам начинает тупеть в геометрической прогрессии. Тогда, с подачи Геннадия Сергеевича Просторова, он взялся за капитальный труд - о зловещей роли сионизма в России, его проникновении во все властные структуры и влиянии на дальнейшее развитие страны. По сути, это должно было стать не художественным произведением, а монографией, охватывающей время с "ереси жидовствующей" до конца двадцатого века - и аналитический прогноз на будущее. Благо, что сам Просторов предоставил ему в достаточном количестве материалов из своей громадной библиотеки и личного архива. Помогал и различными советами, фактами из жизни политических деятелей, с которыми ему довелось общаться в прошлом. Памятью он обладал феноменальной, сохраняя ясность до преклонных лет. Впрочем, он и сам был не лишен литературного творчества, но о своей работе предпочитал не говорить.

Тема, увлекшая Анатолия Киреевского, была рискованной. Разрабатывающие ее люди, наиболее известные из них - Бегун и Евсеев, - погибли при загадочных обстоятельствах. Сионизм и масонство умеют хранить свои тайны. Когда рукопись Киреевского была готова уже на треть, и работа кипела вовсю, произошла трагедия. Его "жигуленок", в котором он возвращался вместе с женой и дочерью с дачного участка, врезался в вылетевший неизвестно откуда "КАМАЗ". Из искореженной легковушки вытащили два трупа. Анатолий почти не пострадал, отделавшись ушибами. А "КАМАЗ" также быстро скрылся с места происшествия... Возвратившийся в пустую квартиру Киреевский был погружен в такое отчаяние, что вставал вопрос: а имеет ли смысл жить дальше? Облокотившись на балконные перила, он глядел с высоты девятого этажа вниз и земля манила его к себе. И тут произошло нечто странное. Словно чья-то легкая рука коснулась его лба и толкнула назад. В то же мгновение, он отчетливо услышал слова, прозвучавшие внутрь него: "Доколе ты не потерял Бога. Он сам будет для тебя больше жены и дочери, ибо и при их жизни Он делал для тебя все. Моли Его: Господь дал. Господь отъял. Если ты лишился их, благодари Его - может быть, Бог хочет привести тебя к воздержанию, призывает к большим подвигам и освобождает тебя от уз. Отступи от бездны и выполни волю Его, как предначертано..." Жизнь для Анатолия Киреевского началась как бы заново. Но прошло еще почти полтора года, прежде чем он возвратился к своему незавершенному труду.

У Сергея Днищева судьба складывалась иначе. Он легко относился к утратам и приобретениям, имел веселый нрав, железные мускулы и несгибаемую волю. Трижды был женат и столько же раз разводился. Окончил МВТУ имени убиенного обрезком трубы революционерчика, работал в секретном НИИприборостроения, даже защитил не нужную теперь никому диссертацию, а после ликвидации на исходе перестройки этой конторы оказался безработным. Вторая супруга Днищева была дочерью генерала КГБ, который неплохо устроился и в личной жизни (конечно не так, как Федор Борков из Пост-банка, но тоже недурно), и бывший тесть делал ему заманчивые предложения, но Сергей предпочитал романтическую жизнь волка-одиночки. Он не особенно охотно делился с Анатолием своими приключениями, то исчезая из Москвы месяцев на пять-шесть, то возвращаясь с азартным и веселым блеском в глазах, целый и невредимый, хотя - Киреевский чувствовал это - бродил его друг где-то по лезвию бритвы. Но он был словно бы заговорен от беды и несчастья. Есть такие люди, героическо-жертвенного склада, предназначенные судьбой на роль лидеров, которые никогда не поддаются отчаянию, не дают расслабляться другим, спасают их и ведут за собой. А по большому счету, именно они-то и являются воплощением народа, движителями истории, и в этом случае Сергей Днищев как никто другой был выразителем русского духа.

Связи и приятели у него были в самых различных сферах общества. От уголовной среды до сотрудников ФСБ, от дворника до депутата Государственной Думы. Где бы он ни появлялся, он невольно становился душой компании, притягивал внимание, находил общий язык со всеми. А язык у него был довольно острый с грубоватыми, солеными шутками. Так уж получилось, что еще со школьной скамьи, а затем в армии, институте и на работе, те, кто его знал, начинал складывать о нем какие-то невероятные истории (в которых была доля правды), обраставшие потом нагромождением вымысла. Днищев лишь посмеивался над этими разговорами, но никогда ничего не отрицал. Он считал, что легенду о человеке надо создавать при его жизни. И лучше, если этим займется он сам.

Киреевскому запомнился характерный случай, эпизод из жизни Сергея Днищева, свидетелем которого ему довелось быть. Месяцев шесть назад, летом, они неторопливо шли, беседуя, по Уральской улице, пока не наткнулись на толпу зевак, стоявших возле высотного дома и задравших головы вверх. В окне шестого этажа стояла маленькая девочка, держась одной рукой за штору, а другой бросала вниз игрушки, и при этом весело смеялась, глядя, как они падают на асфальт. У Анатолия сжалось сердце - она напомнила ему его дочь. Через минуту-другую, штора должна была неминуемо оборваться. Зеваки ждали окончания трагедии с нарастающим интересом. Кто-то объяснил, что сейфовую дверь в квартире взломать невозможно, а пожарные уже выехали, но никак не доедут, наверное, где-то застряли. Не говоря ни слова, Днищев вошел в подъезд. Через некоторое время Сергей показался в окне на седьмом этаже, прямо над девочкой. Держась за какую-то хлипкую веревку, он спустился на пролет вниз, но не сразу втолкнул "героиню" внутрь комнаты, а, раскачиваясь, как обезьяна, еще о чем-то весело поболтал с ней, отчего она залилась смехом. Спустя десять минут Днищев вышел из подъезда, отмахнулся от назойливых зевак и, как ни в чем не бывало, продолжил с Анатолием прерванную этим досадным обстоятельством беседу.

- Чем ты ее так рассмешил? - попытался выяснить Киреевский, у которого голова шла кругом от увиденного.

- Ничем особенным. - отозвался тот. - Просто я сказал, что когда она вырастет и отучится ковырять мизинцем в носу, то в один прекрасный день я опять спущусь прямо с неба и возьму ее в жены, а потом увезу в чудесную и волшебную страну, которой нет на карте... Маришка обещала ждать, - добавил он, задумавшись над чем-то.