Ян Мортенсон - Убийство в Венеции

— А не было ли тут лишку? Ну, с этим маскарадом? — В голосе Свена проскальзывала ирония. — Не проще ли было ему приехать и осмотреть картину в более подходящих условиях? Что-то все это кажется слишком театральным и мелодраматичным — ночные поездки, повязки на глазах и пистолеты.

— Не думаю. Тот, кто все это устроил, не был заинтересован в том, чтобы Андерс опознал владельца или место. Именно поэтому ему пригрозили смертью, если он о чем-то проговорится.

— Хочешь сказать, я не должна была узнать, что владею колоссально ценной картиной Рубенса, чтобы не страдать, когда ее украдут? — слегка склонив голову, Маргарета смотрела на меня, сосредоточившись на моем рассказе.

— Именно. Не в бровь, а в глаз. В тот раз ты просто пожала плечами, так ведь? Ну, не совсем так. Ты с чувством долга известила страховую компанию, однако, положа руку на сердце, о картине не жалела. И воры смогли тихо-мирно вывезти ее из Швеции.

— До сих пор все довольно логично, — сказала Барбру Лунделиус. — Но как ты можешь объяснить тот факт, что не было никакого шума из-за всплывшей на рынке вновь обнаруженной картины Рубенса?

В этот момент послышался сухой треск, как будто сломали ветку, и тут раздался удар. Не грохот, а именно удар. Удар молнии.

— У нас есть громоотвод, — успокаивающе сказала Маргарета. — Ничего страшного. Она наверняка ударила в одно из высоких деревьев в парке.

— А кто сказал, что картина попала на рынок? — спросил я.

— Но тогда вся твоя своеобразная теория разваливается, — сказал Гуннар Нерман. — Она ведь исходит из того, что картину крадут и вывозят из Швеции, не так ли? Полагаю, это сделали не для того, чтобы пожертвовать ее какому-нибудь музею.

— Покупателю не нужна огласка. Наоборот. Он доволен, очень доволен фантастическим пополнением своей коллекции. Возможно, через несколько лет картина где-то и всплывет. В Женеве, Монако, Лондоне или Лос-Анджелесе, совершенно без каких-либо следов, ведущих в Слагсту. И если Маргарета захочет утверждать, что картину украли отсюда, то доказательств никаких нет. Картина в Слагсте была лишь бледной копией, а копий существует предостаточно. Кроме того, ты уже получила страховку и тогда не сказала ни слова о Рубенсе.

Они сидели молча. Барбру, казалось, хотела что-то сказать, но передумала.

— Должен сказать, что все это очень странно, — протянул Свен Лундман. — Но если даже и так, то какое отношение это имеет к смерти Андерса? Он рассчитывал изобличить воров? Но как в таком случае он мог знать, кто они? У него на глазах была повязка, не правда ли?

— Боюсь, дело обстоит куда сложнее. Есть еще много других моментов. Кокаин. И украденные драгоценности.

— Кокаин? — Элисабет непонимающе смотрела на меня. — Ты хочешь сказать, что Андерс был впутан в нечто подобное? Ничего не понимаю.

— Собственно, это началось давным-давно, — молвил я, повертев коньячную рюмку между пальцев. — Андерс был податливым, чувствительным человеком. Художником в душе. И он вырос в небольшом поместье Бакке, откуда ему пришлось уехать. Горечь от этого никогда не проходила, и, насколько я понимаю, всю жизнь он так или иначе посвятил тому, чтобы туда вернуться. Поселиться там, привести в порядок дом и участок.

— И поэтому занялся контрабандой кокаина, хочешь сказать?

— Но он не умел плавать, — продолжал я, не отвечая на ее вопрос. — И это заставило меня задуматься. Тот, кто вскрывал труп, утверждал, что Андерс выплыл в озеро, где его настиг коллапс. Этому способствовали спиртное и наркотики. Поначалу я подумал, что в этом нет ничего странного. После позднего ужина с обилием еды и спиртного, разогревшийся и не очень хорошо себя чувствующий человек хочет освежиться. Но ведь для этого нет нужды далеко заплывать. Ему можно было взяться за край мостков и только лишь окунуться.

— А кто может утверждать, что это было не так? — поинтересовался Гуннар.

— Женщина-кантор, которая подумала, что он был гомосексуалистом.

Наступившая тишина была абсолютной. Гроза продолжалась, но глухое грохотание только подчеркивало бездыханный покой в большом салоне, где свечи на окне мерцали от прикосновения ветра.

— Странно все это. — Свен Лундман склонился вперед в углу дивана и обвиняюще поднял передо мной палец. — Рубенс, ночное похищение. Кокаин. А теперь Андерс еще и гомосексуалист!

— Это называется голубой, — хихикнул Эрик, но его никто не слушал.

— Она вышла поздно ночью выгуливать собаку. Да, она живет совсем рядом с Баккой. И, прогуливаясь по берегу озера с псом, увидела Андерса, раздетого, обнимавшего за шею другого мужчину. В темноте она как следует не смогла рассмотреть, кто это был. Однако ей это показалось настолько неприятным, что она развернулась и пошла домой.

Я смотрел на них, однако все молчали. Они лишь уставились на меня, будто не хотели верить тому, что я рассказал.

— Это был убийца, — спокойно сказал я. — Андерс был более или менее в бесчувственном состоянии из-за спиртного и наркотика, который кто-то подсыпал ему в стакан. А сделать это было не так сложно. Затем тот его раздел и вытащил на мостки. Затем — в воду, и рука держит голову Андерса под поверхностью, пока он не утонул.

— Так произойти не могло. Выло бы видно из дому, — запротестовал Свен и поправил свои круглые очки.

— Отнюдь. Я был там недавно вечером. Кусты и деревья так густо растут у мостков, что снаружи ничего не видно.

— Какой же мотив? — спросила Элисабет. Наркотики или похищенное произведение искусства?

Я посмотрел на нее. Она была бледна. Может, от слабого освещения несколькими настольными лампами.

— Ты знаешь об этом больше других, — спокойно сказал я. — Ты да еще Анна Сансовино.

Она вздрогнула, и все это заметили.

— Анна Сансовино? — Маргарета вопрошающе посмотрела на меня, а затем на Элисабет.

— Агент Элисабет по продаже предметов искусства в Италии. Она посредничала в поиске клиентов. Передавала заказы и находила покупателей вещей, которые доставала Элисабет. И это был утонченный бизнес от искусства. Не какие-нибудь там нумерованные литографии Дали и Миро, а искусство времен Возрождения, великие мастера. Деньги тоже были немалые. И все производилось весьма скромно, чтобы избежать излишних формальностей с таможней и налоговыми службами.

— У нас с Анной были совершенно открытые и безупречные деловые связи, — коротко сказала Элисабет. У нее в Италии были состоятельные клиенты, которые всегда интересовались высококлассными предметами. У меня в Швеции имелись свои контакты. Люди, которые хотели продавать и делать это, не привлекая внимания. Ни таможня, ни налоговые службы здесь совершенно ни при чем. Просто-напросто речь шла о деловой тайне. Кроме того, уровень цен за рубежом — совсем другой.