Ян Мортенсон - Убийство в Венеции

Он огляделся, но никто не отреагировал, никто не произнес ни слова.

Тогда он вновь уселся, будто силы его покинули. Он обхватил лицо ладонями и долго сидел молча. Наконец поднял голову.

— Но Андерса я не убивал, — тихо произнес он. — Не убивал я его.

— Можешь ты объяснить мне одну вещь? — я взглянул на Свена, сидевшего в высоком кресле с желтой ситцевой обивкой. Зачем ты «случайно» заглянул в мою лавку и рассказал, что Андерс совершил самоубийство и что между ним и Элисабет давно все кончено? Ты мне даже показал письмо, которое он написал тебе.

— Это неправда. — Элисабет пристально посмотрела на него. — Скажи, что это неправда!

Свен изможденно глянул на нее. Затем покорно вздохнул, будто его тяготила огромная ноша.

— Я понял: Юхан не верит тому, что Андерс просто утонул, — медленно, с трудом проговорил он, словно делая над собой усилие. — И я мог попасть под подозрение, потому что… В общем, из-за тебя. И поэтому я сам написал то письмо. Подделать подпись Андерса было несложно. Он ведь писал как курица лапой. На его губах появилось подобие улыбки. — А письмо не должно было остаться у тебя, ты должен был только увидеть его.

— Именно поэтому ты пытался заставить меня поверить, что это было самоубийство?

Свен утвердительно кивнул.

— В тот вечер Андерс рассказывал о тебе. О твоих контактах с полицией. И я понял, — что ты не веришь версии о том, что он утонул. А я первый попадал под подозрение. Да еще в качестве убийцы, — иронично добавил он.

— Не могу точно сказать, Но было бы интересно знать, что ты делал на днях в Венеции?

Он вздрогнул, словно я попал в больное место.

— Я был там по делам музея, — коротко бросил он. — Следующей осенью у нас там будет выставка, и я отвечаю за нее как консультант. Я стоял у истоков этого проекта и хотел бы довести его до конца.

— Это действительно так, — подтвердил Гуннар Нерман. — Будет большое мероприятие под названием «Венеция в искусстве». Они там очень заинтересованы, и Свен ездил туда несколько раз.

— Ты встречался о Анной Сансовино?

Свен Лундман не ответил. Я повторил вопрос.

— Да, — тихо выговорил он. Так тихо, что было едва слышно. Словно он шептал.

— Зачем?

— Из-за… Из-за Элисабет.

— О чем это ты? — Рыдания Элисабет вдруг прекратились. Она с удивлением смотрела на мужа.

— Я знал, что у вас было много общих дел. Я начал кое-что соображать, прикидывать. И хотел наконец узнать.

— Узнать что?

— Была ли ты замешана. Ну, во всю эту историю с картиной.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты же все время утверждал, что ничего об этом не знаешь.

— Андерс говорил об этом в тот вечер, когда погиб, Намекал что-то относительно Анны и картины. Я тогда не понял, что он имеет в виду. Но у вас с Анной были совместные дела по продаже предметов искусства, и я решил спросить ее, поскольку был в Венеции.

— И что она сказала?

— Ничего, — устало ответил он. — Она не хотела ничего говорить. Сказала, что боится. Она казалась совершенно расстроенной. А потом ее убили. Застрелили. Так об этом писали во всех газетах.

— Интересно, — холодно сказала Элисабет. — Ты ненавидишь Андерса, ты находишься в Венеции, когда убивают Анну. А может быть, она знала, кто убил Андерса?

— Не знал, что ты меня так ненавидишь, — тихо сказал Свен, глядя на нее. Она не отвела взгляда, смотрела на него жестко и холодно. «Взгляд женщины, рассматривающей убийцу своего любовника», — подумал я. Словно сцена из какой-нибудь испанской драмы. Смерть, любовь. Страсть, убийство. Горькие плоды жизни.

И тут я вспомнил сторожа в доме Анны. Тот сказал, что высокий худой человек, который хотел ее видеть, не был пущен в дом. Что Анна не хотела его видеть. Свен все же как-то вошел. С заднего двора?

— Можно мне предложить одну вещь? — Они посмотрели на меня с любопытством. — Сейчас мы поднимемся в ту комнату и посмотрим на картину. То есть на комнату, где она висела. Рама, во всяком случае, на месте.

— Зачем это еще? — поинтересовалась Маргарета. — Там же смотреть не на что.

— Не будь слишком уверенной.

Они нехотя поднялись, глядя друг на друга, словно не зная, что им следует делать. Но Маргарета взяла командование на себя, шла впереди всех и показывала дорогу. Мы поднялись. Маргарета остановилась перед высокой дверью, отворила ее, и мы вошли. Внутри было душно и сумрачно. Перед нами на стене висела тяжелая позолоченная рама в стиле барокко. По ее углам поблескивали головки ангелов и крылышки. Хрустальная люстра под потолком давала слабый свет. Маргарета зажгла стеариновые свечи на двух зеркальных бра по обеим сторонам пустой рамы.

— Именно сюда привезли Андерса той ночью, — сказал я и подошел к раме. — Здесь с него сняли повязку, и он увидел картину. К его изумлению, она оказалась подлинником Рубенса. А остальное вы знаете. Но не все. Андерсу нужны были деньги, и он получил их за молчание. Это было условием. Суммы были не бог весть какие фантастические, но вполне достаточные, чтобы выкупить и обустроить Банку. Естественно, он должен был понимать, что вовлекается в нечто непорядочное, но искушение было слишком велико. Однако были и другие, нуждавшиеся в деньгах, и даже еще больше, чем Андерс. Несмотря ни на что, Бакка для него была мечтой, которая могла оставаться мечтой, и мир для него не рухнул бы. Но для других деньги означали розницу между небесами и преисподней. Между успехом и провалом.

Гроза, казалось, начиналась снова. Она вновь двигалась через озеро в направлении к старинному дому. Опять припустил дождь. Наверху хорошо было слышно, как он молотит по крыше. Чердак находился, должно быть, прямо над комнатой, где мы стояли.

— На след меня навела одна вещь, рассказанная Барбру, и еще — моя кошка. Клео де Мерод.

— Господи боже, — опять завел Эрик, но на этот раз он был серьезен. — Не превращай всю эту престранную историю в полный гротеск. Кошка! Как, черт побери, твоя кошка может быть в этом замешана? Мало разве Рубенса и мафии?

Но я не обратил внимания на его реплику.

— Речь шла о краже в Шведском музее, которую обнаружили по чистой случайности. Исчезли пожертвованные драгоценности. И обнаружила пропажу ты, Барбру, не так ли?

Та утвердительно кивнула:

— У меня всегда было чувство, что с такого сорта подарками обращаются слишком беспечно. Пожилые дамы завещают свои бриллиантовые броши и что там еще, не знаю. И вследствие того, что эти вещи не имеют музейной ценности или не представляют культурно-исторического интереса, они попадают неизвестно куда. Как оказалось, их просто куда-то убирают. Нет опыта обращения с ними. Однако, несмотря на отсутствие культурно-исторической ценности, стоимость их от этого меньше не становится. И когда я решила проверить, то, к ужасу своему, увидела, что драгоценности исчезли. Их просто не было. Тогда на совещании руководителей отделов я забила тревогу, и каждый провел проверку на своем месте. А несколькими месяцами позже драгоценности пришли в пакете на имя Свена. Так как дело решилось внутри музея, он счел излишним сообщать в полицию. В таком случае неизбежна была бы неприятная и ненужная огласка, не так ли? Ты думал, что, если это станет достоянием общественности, люди впоследствии будут как следует все взвешивать, прежде чем жертвовать что-либо музею?