Наталия Костина-Кассанелли - Яд желаний

— Двенадцатый уже.

— Так ты спал? — расстроилась она.

— Ну… спал. А что, мне уже просто и поспать нельзя?

— Извини меня, пожалуйста, — с чувством произнесла Катя.

— Да у меня со сном проблем никаких, — заверил ее Лысенко. — Я щас лягу и снова усну. И даже ворочаться не буду. Так что всегда пожалуйста, звони среди ночи, если приспичит!

— Еще раз извини…

— Бог простит, — сказал Лысенко и повесил трубку.

— Спасибо, Женя, — сказала Аня Белько, наблюдая за тем, как споро девушка орудует иголкой, подгоняя на нее костюм. — Я не думала, что после всей этой истории…

— Я считаю, что это просто свинство, — перебила ее Женя Богомолец.

— Ладно, она, по-моему, не в себе была.

— Я не об этом. — Богомолец сверкнула черными глазами. — Я о том, как он с тобой поступает! По совести, это ты должна петь премьеру.

— Женя…

— Ты прости меня, Аня, но ты так себя ведешь… С твоими данными — и постоянно где-то на третьих ролях!

— Жень…

— Ездят на тебе все, кому не лень! — Богомолец яростно откусила нитку. — Давай, примерь. Ага, вот здесь еще немножко уберем — и порядок! Сейчас все сметаю и пойду сама прострочу. И придумали тоже, что пошивочный не успеет. Сидят, целый день чаи гоняют. Да я одна все успею!

— Жень, спасибо тебе, — еще раз поблагодарила коллегу Белько. — Только… мне кажется… они мне не пригодятся, — закончила она грустно.

— Если будешь вести себя как вечная нюня, то точно не пригодятся, — согласилась Богомолец. — Почему то Кулиш все время была на первых ролях, а теперь он вдруг вздумал свою жену выставить? Как думаешь?

— У нее лучший голос в театре…

— Это у тебя лучший голос в театре. А вот почему ее… Я знаю! — вдруг вскричала певица. — Она его шантажирует! Как я раньше не догадалась! Все же на поверхности лежит, стоит только немножко подумать! Он убил Кулиш, а она что-то видела… или нашла… Точно! То-то я смотрю — наша Лариса ходит как именинница и крутит Савицким как хочет! Раньше он плевать хотел на все ее выступления, а теперь на цырлах перед ней бегает… Что же все-таки она раскопала? — Жгучее любопытство заставило Женю Богомолец промахнуться и буквально всадить булавку в бок Белько.

— Ай!!

— Ой, прости, пожалуйста! Я тебя уколола?

— Немножко. — Аня Белько потерла бок.

— Так, снимаем аккуратненько… Так что же она видела? Или слышала? Черт, менты кругом снуют, но от них же ничего не добьешься! Наверняка они что-то разнюхали! Если бы я с самого начала до этого додумалась, то я бы точно, как эта Алина из хора, влезла к одному из них в постель. Вот проныра, — дернула подбородком Богомолец. — Наверняка она тоже все знает… и молчит! Ну ладно, ничего, и мы узнаем! Как говорится, что знают двое, то узнает и свинья…

— Зачем тебе это, Жень? — не выдержала девушка.

— За тебя, дуру, обидно. Если бы ты нажала на него как следует, то послезавтра пела бы премьеру. Завтра последний, генеральный прогон, и все твои костюмы будут готовы, — заверила она. — И чтобы не вздумала отсиживаться дома, даже если он попросит тебя не приходить. Смотри, ты же мне слово дала! Для кого это я стараюсь — не для себя же? Мы все за тебя болеем — и я, и Елена Николаевна… Да, и она тоже Савицкому пусть скажет, а то все отмалчиваются, и он что хочет, то и воротит. И мы еще посмотрим, кто будет петь премьеру! — пригрозила Богомолец неизвестно кому. — Войдите! — крикнула она, потому что в дверь гримерки постучали.

— Добрый день. А, это вы, Женечка… И против кого в этот раз дружим? — иронически заметила гостья, садясь на стул и аккуратно перекладывая с него недошитое платье.

Женя Богомолец сделала вид, что не заметила намека. Пусть старая грымза ее недолюбливает, сейчас ей это только на пользу.

— Елена Николаевна, неужели вы не видите, как несправедливо поступают с Аней? — горячо начала она. — Ведь, по совести, премьеру должна петь именно она!

— Что такое совесть, в этом заведении многим вообще неизвестно, — едко заметила завтруппой. — Но сегодня, как ни странно, вы, Женечка, правы. Я тоже считаю, что премьеру должна петь Аня. Но мое мнение сейчас, похоже, никого не интересует.

— Но вы же имеете на Савицкого влияние! Скажите ему, он вас послушает!

— Женечка, это не тот случай. И вообще, я не понимаю, отчего вдруг вы стали так печься об Анне?

— Просто противно смотреть, как эту овцу затирают, — буркнула Богомолец.

— Конечно, Аня — это не вы. Вас-то попробуй затереть! — заметила старуха. — Вы, если захотите, всех перессорите, а в результате в накладе не останетесь только вы сами, Женечка. И как вам это удается?

— Природный талант. — Богомолец не так-то легко было уесть. Если даже милиция не смогла найти в ее действиях никакого криминала, то этой дряхлой кошелке она, Женя Богомолец, точно не по зубам. Тем более что зубы-то у завтруппой наверняка вставные. Такими зубами надо кусать осторожно, чтобы не сломались. Но ссориться со старухой не стоит — она еще ой как может пригодиться! С ее-то авторитетом и влиянием почти на всех в театре — начиная от директора и кончая последним рабочим сцены. — Елена Николаевна, костюмы не посмотрите? — Она разложила перед завтруппой плоды своей кропотливой работы.

— Костюмы пусть режиссер с художником смотрят, если захотят, конечно. А я в костюмах не слишком разбираюсь. А если желаете, чтобы я не тряпки, а вас похвалила, извольте: вашу бы, Женечка, энергию — да в мирных целях! Но костюмы — это хорошо. По-моему, получилось прекрасно, — все-таки смягчилась «черепаха». — Таланты у вас, прямо скажем, разносторонние. А что это у вас за книга? — обратила внимание она.

— Это Гротовский. Польский режиссер. Взяла почитать у Ларисы Федоровны. У нее куча книг о театре, и я иногда что-нибудь выпрашиваю. Вы не читали Гротовского, Елена Николаевна?

— Нет, пока не читала, — покачала головой завтруппой.

— Обязательно прочтите. Замечательно написано! Я, например, кроме того, что получила удовольствие, нашла у него кое-какие созвучные мне самой мысли.

— Я не подозревала, Женя, что вы читаете литературу подобного рода!

— Вы еще многого обо мне не знаете. Ну, я надеюсь, мы с вами все же закопаем топор войны и сойдемся поближе. Елена Николаевна, поговорите с Савицким, — еще раз вкрадчиво закинула удочку Богомолец. — Или с Ларисой Федоровной. Ну, должна же быть у нее совесть, в конце концов! — не выдержала она.

— У Ларисы Федоровны совесть как раз есть, — заметила старуха. — И не ее вина, что Аню в труппе много лет затирали. Нужно быть посмелее, девочка, — улыбнулась старуха Анне. — А Лариса и сама, между прочим, много терпела от бесконечных перемен в настроении мужа.

— Ну, зато она на своем веку и много чего перепела! Теперь могла бы уступить место… молодым талантам!