Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

— Понимаю. Как думаете, у него, при таком строгом отношении к себе и другим, могли быть недоброжелатели?

Бронислава высморкалась в бумажный платок, который все это время держала за манжетом белой с кружевом блузки.

— Вы имеете в виду такие, чтобы его убить? — спросила она Машу в лоб. И та кивнула. — Нет. Во-первых, он недавно приехал из Штатов — а здесь у него соперников не было. Поймите, он был как… Солнце. Мне кажется, им можно было только восхищаться, учиться у него.

Маша слегка улыбнулась: спорное мнение.

— А его исследования?

— Что вы имеете в виду?

— Генетика — наука неоднозначная. Вызывает много дискуссий, спекуляций насчет клонирования, использования генетически модифицированных растений, животных, плюс фармацевтика, применяющая сейчас…

Бронислава вдруг рассмеялась: тонко, закинув голову. Маша поняла, что смех этот — истерический, и уже совсем было собралась дать ей пощечину, как та вдруг резко остановилась, будто кончился завод.

— Простите. Но это так… Забавно звучит. Просто теория заговора какая-то. Злые фармацевтические компании, бедная овечка Долли, генно-модифицированная картошка.

— Простите. — Маша чуть покраснела. — Я действительно полный профан в генетике.

— Да нет, это вы меня простите. Просто мы тут занимаемся не прикладными вещами, а чистой наукой. Может быть, это получит свое практическое применение, но если и так, то это произойдет не сегодня и не завтра. А лет через пять. А то и десять.

— Но ведь случаются и исключения? Внезапные прорывы, иногда даже не предусмотренные исследованиями открытия в пограничных областях?

Бронислава пожала плечами:

— Конечно. Но, если бы у Бориса Леонидовича случился бы такой, как вы называете, прорыв, мы бы все об этом знали, понимаете?

— Уверены?

Броня кивнула:

— Ну да.

— Хорошо. Расскажите в общих словах, над чем вы сейчас работаете?

Бронислава вздохнула, на секунду задумалась, а потом выпалила:

— Над калькулятором судьбы! — И на вопросительный взгляд Маши пояснила: — Мы изучаем морфогены — вещества, которые вырабатываются в каком-то участке развивающегося эмбриона и воздействуют на клетки, определяя их путь развития. То есть вначале клетка еще не знает, чем она может стать — будущей костью или, положим, глазом. Если команда, которую дает морфоген, неправильна, то развитие эмбриона дает сбой — появляется мутант. Но мы… Мы специально производим тут мутантов, потому что только сбои дают нам возможность понять, как функционирует сложнейшее построение организма.

Маша склонила голову на плечо:

— Вы говорите, что производите мутантов?

— Ну да. Каждая изуродованная мышка — это как кусочек текста, который встает на место. Кусочек очень большого текста, который нам рассказывает, как мы на самом деле функционируем — на молекулярном уровне. Мои рабочие дни, в общем-то, рутина. Серии долгосрочных микроядерных тестов, метафазный анализ… И если не видеть, для чего мы это делаем, не подниматься над этой каждодневной суетой, то… А Шварц, он, понимаете, никогда не упускал из вида цели, поэтому рядом с ним мы все чувствовали себя, не знаю, какими-то суперменами. Данко, с факелами идущими вперед, чтобы… — Она замолчала.

— Чтобы?

Бронислава пожала плечами:

— Вывести лучшего человека, наверное. И профессор Шварц всегда знал, куда повернуть и что искать. Не понимаю… Не понимаю, как мы будем дальше.

Она опустила голову — и Маша побоялась, что она снова расплачется.

— Бронислава, у профессора были в последнее время какие-то конфликты с коллегами? Может быть, что-то, кажущееся вам совсем незначительным? Какое-нибудь напряжение в отношениях?

Броня подняла на нее глаза и сразу отвела взгляд. Маша вздохнула:

— Бронислава, это убийство. Пожалуйста, я не хочу на вас давить…

— Калужкин, — она вздохнула, — замдиректора. Они с профессором давние друзья. Когда Борис Леонидович согласился вернуться в Россию и взять на себя управление институтом, он в первую очередь пригласил работать Евгения Антоновича. Говорил, что они «старые дворняжки в одной упряжке». — Броня улыбнулась, вспомнив, как Шварц стучал при этих словах тихого Калужкина по плечу. А тот смущенно и польщенно улыбался. Да и кто не захотел бы быть в одной упряжке со Шварцем? Пусть даже и дворняжкой?

— Что между ними произошло?

Бронислава вздохнула:

— Просто поругались. Дня два назад, вечером. Все уже ушли, я задержалась в «холодильнике». Потом вернулась сюда забрать плащ и сумку и услышала. Они кричали. Что-то про долг. Что-то про вырывать посаженное…

— Время вырывать посаженное? — задумчиво уточнила Маша.

— Это что-то религиозное, да?

— Это из Ветхого Завета. Екклесиаст. — Маша улыбнулась, процитировав: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное; время убивать…» — Маша запнулась, а потом продолжила: — Ну и так далее. Там же «время разбрасывать камни и время собирать камни»; имеется в виду — время пожинать плоды своих действий.

— Ясно. — Бронислава слабо улыбнулась в ответ. — Красиво, как стихи.

— Значит, — вернула ее к прозе Маша, — Шварц сказал, что пора вырывать посаженное, то есть действовать. И что ответил ваш зам?

— Он выскочил из кабинета и крикнул — а он очень спокойный человек, я никогда раньше не слышала, чтобы он так повышал голос. — Бронислава поежилась. — «Я не могу этого сделать, это выше моих сил!»

…впервые определив евгенику как «благородную затею с негодными средствами». Но негодные средства начали применяться куда раньше, и новатором оставался англосаксонский мир. А именно — Новый Свет, претендующий на создание нового, а значит, и лучшего света. Американские наследники викторианских джентльменов.

Любопытнейшая книжица вышла в 1912 году у мистера Годдарда. История, изложенная в ней, проста и нравоучительна. Однако в отличие от традиционных нравоучительных новелл, рекомендующих читателям учиться, трудиться и молиться — и через труд и молитву достичь желаемого, книжка врача детского приюта для психически неуравновешенных детей из Нью-Джерси приводит к совсем иным выводам. Видите ли, одна из обитательниц приюта рассказала доктору об истории своей семьи, она-то и легла в основу книжицы. Генеалогическое древо больной Каллилак в самом истоке своем разделилось на два ствола, достойные внимательного изучения. Итак, предок пациентки, герой Гражданской войны за независимость, Мартин Каллилак, возвращаясь домой, сделал походя ребенка полоумной барменше, а потом женился на хорошей девушке из добропорядочной квакерской семьи. От каждой из дам у Мартина появилось потомство. А от того потомства — еще потомство. И чем дальше в лес, тем яснее становилось доктору: от гнилого корня родились преступные и безумные элементы, а от славной квакерши — напротив, честные и прекрасные люди. Какой же вывод сделал доктор? Нельзя позволять слабоумным размножаться. Иначе мир погрязнет в криминале и безумии. Много раз переизданная брошюрка стала святой книгой для американской евгеники. Вскоре в тюрьмах стали практиковать стерилизацию. Расовая сегрегация, невозможность браков между белыми и черными уже была в порядке вещей. Американские поборники евгеники считали, что мир должен достаться белокурым и голубоглазым, поэтому ни коренное население, ни мексиканцы, ни азиаты не могли претендовать на выживание в Соединенных Штатах. Дефектные генетические древа следовало вырвать с корнем. Изоляция, стерилизация, запрещение на брак и — слово, впервые произнесенное еще в 1912 году, — эвтаназия.