Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Господин э—э…

– Путилин, – напомнил пристав.

– Господин Путилин, я не покушаюсь на законы, но мужчина вправе выбирать для себя, – резким тоном произнёс молодой человек.

– Хорошо, нам необходимо проехать на квартиру, где произошло несчастье, – Иван Дмитриевич пошел к выходу, ему стал неприятен этот холенный самовлюбленный человек, ставший волею случая, нет, пронеслось в голове у начальника сыска, не случая, а закономерным путём, убийцей.

У входной двери в квартиру, располагавшуюся на втором этаже, стоял полицейский, который вытянулся при виде стольких важных персон, что хорошо поставленным голосом доложил об отсутствии происшествий.

– Так зачем мы сюда явились? – удивленно произнёс Путилин, обращаясь к приставу, тот только молнией сверкнул в сторону подчиненного и скрежетнул зубами, переживая конфуз полицейского.

В столовую, где в кресле у стены подле темной шторы сидел убитый, никого не пускали. Ждали товарища прокурора, сам же прокурор был в отъезде.

Стол, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, пятном выделялся в свете танцующих горящих свечей.

– Вся ссора и последующее за ним несчастье произошло в этой столовой, – произнёс в полголоса пристав, словно боялся потревожить навечно заснувшего хозяина.

– Я попрошу Вас, – обратился к нему Иван Дмитриевич, – пусть все выйдут на четверть часа. Я хочу осмотреть сам место убийства, но прежде чем я осмотрюсь, приведите Шляхтина. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.

Пристав распорядился, но сам прошел в дальний угол, чтобы не быть помехой Путилину.

– Порфирий Степанович, – обратился к задержанному начальник сыскной полиции, – где вы стояли, когда достали пистолет и выстрелили?

– Здесь, – молодой человек подошел к столу, – господин Рыжов, – равнодушно скользнул взглядом по статскому советнику, – выхватил свою трость и ударил меня ею по плечу, из той двери, – указал рукою, – выглянула Катя, кормилица младшего сына Марии, я попятился к двери, доставая оружие, которое так некстати застряло в кармане. Он шел на меня, я закричал, что буду стрелять. А он ответил, не посмеешь, но я выстрелил, чтобы его испугать. Он размахивал тростью, и мне показалось, что Алексей Иванович начнет меня бить, я выстрелил второй раз от двери куда—то в сторону и убежал.

– Вы стреляли два раза?

– Да, два.

– Второй раз Вы намеренно стреляли в господина Рыжова?

– Что Вы, я просто нажимал на спусковой крючок, притом на бегу и стрелял наугад. Не мог я в него попасть, даже случайно.

– Как Вы объясните, что он мертв?

– Не мог я в него попасть, это не я, – Порфирий размахивал руками, – это не я! Я не мог попасть в него, не мог. Это не я убил его, не я.

Путилин кивнул, что можно Шляхтина увести. Потом подошел к столу, что—то посмотрел, прошел к двери, снова пристально осмотрел комнату.

Убитый сидел в кресле, на полу остался след от первой пули, рикошетом ушедшей в стену, где была обнаружена. Вторая пробила руку и была остановлена буфетом.

– Хотите получить загадку?

– В чем дело? – вопросом ответил пристав.

– В пистолете сколько стрелянных камор?

– Две.

– Подойдите ко мне, – попросил Путилин, – смотрите, – и указал на след на полу. – Здесь прошла первая пуля, а далее в стену. Вторая, – указал на пятно засохшей крови на рукаве, – задела вскользь руку и ушла в буфет. Ее мы тоже извлечем. Теперь загадка: что убило господина Рыжова, попав точно в глаз?

Пристав развел руками.

– Не понимаю, он же сознался, что стрелял?

– Но к сожалению не в убийстве.

– Он же стрелял, кроме него некому?

– Вот это нам надо выяснить, ведь был третий выстрел. Пусть ваши молодцы ищут пистолет. Наш подозреваемый, если он задумал убийство, то мог купить еще один и использовать его, но скорее всего он после выстрелов, не видел куда попала пуля и как говорили наши предки: «аки заяц сиганул в сторону» или же наоборот попал в глаз намеренно, чтобы запутать следствие.

– Тогда как же?

– Я понимаю ваше недоумение, но ради этого происшествия мы сюда приехали, – и Иван Дмитриевич склонился над трупом, рассматривая рану. – Мне кажется это либо пуля, что может извлечь наш доктор, либо что—то круглое, подобие толстой иглы или толстого шила. Распорядитесь, пусть увозят, хотелось бы по быстрее почитать заключение, – оглядел столовую пристальным взглядом Путилин, предчувствуя непростой вечер, – да, представление начинается, – непонятно к кому прозвучала фраза толи к себе, толи к стоящему рядом приставу.

Стройная фигура Екатерины притягивала взгляд, голубые глаза с озорством смотрели из—под черных ресниц.

Екатерина Прокофьева, двадцать три года, православная, уроженка Псковской губернии, муж Степан Прокофьев так же проживает в столице на Васильевском острове, сапожник, пронеслись в голове Путилина сведения, полученные от пристава.

– Здравствуй, – приветливо произнёс Иван Дмитриевич, – как живется в кормилицах?

– Дак не жалуюсь, хозяева добрые, платят исправно, чего еще надо.

– А твой ребенок?

– Представился пред Очи Господни, – взгляд затуманился пеленой из слез, но они так и не покинули глаз, Екатерина перекрестилась, – вот мы со Степой и подались в город.

– Что можешь рассказать про сегодняшний день?

– Да что? – сжала губы, – лаются наши господа почем зря, в деревне такого не видала. У нас если парень девку споганит, то батогов не убережется, а тут только слова, словно решили друг друга перелаять.

– Так что было сегодня?

– Не знаю, сколько раз барин Долбню с письмами посылал к молодому господину, но жутко ругались. А потом Порфирий Степанович сам пришел, в столовой перепалку устроили. Я дверь открыла и сразу назад.

– Алексей Иванович что делал?

– Ничего, – подняла брови, – сидел в кресле и криком исходил.

– Выстрелы слышала?

– Шум был, словно ветку сухую сломали, а потом крики стихли.

– Сколько раз треснуло?

– Два– три, не помню.

– Крики стихли после треска или до?

– Не заметила.

– А треск повторялся.

– Не знаю, я ребенка пошла кормить.

– Кто еще был в доме?

– Барыня Мария Степановна, старый господский слуга Долбня, Маргарита Иоганновна, молодой барин, но тот пришел и сбежал, Екатерина загибала пальцы, но в глазах мелькали искры сомнения.

– Кто первым обнаружил Алексея Ивановича убитым?

– Маргарита Иоганновна.

– Что она за человек.

– Не знаю, – безразлично ответила Прокофьева, – мы живем в разных комнатах, она сама из господ, да и питается за господским столом, я же на кухне. Да и что о ней сказать, немка, одним словом. Чуть было не забыла, Сима —то, хозяйская кухарка тоже весь день в доме.

– Сейчас можешь быть свободной, но если что вспомнишь, приходи.