Галина Павлова - Полупарюр

– Кто там?

– Это Катя, ваша внучка, – выпалила я то, что первое пришло в голову. Так как к разговору не подготовилась.

– Внучка? – удивился голос. «Не хватало только, чтобы там оказались посторонние люди» – успела подумать я прежде, чем засов на двери лязгнул, и калитка распахнулась. На пороге показалась пожилая, монументальная женщина с высокомерным лицом. Во мне не было ни высокомерия, ни монументальности, но я напоминала ее, как абрикос – дичка напоминает аналогичный садовый плод. «Неужели и я в старости буду такая же?» – с чувством близким к ужасу подумала я.

– Входи, – сказала она будничным голосом, будто внучка Катя посещала ее ежедневно, или несколько раз в день. Ее морщины были покрыты толстым слоем пудры, а на тонких сморщенных губах ярко алела помада. Одета моя бабушка была в простое черное платье. Седые уложенные в высокую прическу волосы перевязывал черный прозрачный платок. Она напоминала то ли растолстевшего мима, то ли престарелую японскую гейшу европейского происхождения.

– Ты хотела увидеть отца, – она утвердительно кивнула головой. – Ты пришла вовремя. Я как раз собиралась к нему. Кто тебе сообщил?

«Что именно сообщил?» – подумала я, но ответить не успела. За меня это сделала странная женщина.

– Наверное, мама, – она задавала вопросы и отвечала на них за меня. – Она всегда была хорошей девочкой.

Мы стояли в маленьком дворике, полностью благоухающими хризантемами настолько, что к аккуратному домику можно было пройти только по узенькой, уложенной плиткой дорожке.

– У вас красиво, – вежливо сказала я, не зная, с чего начать разговор.

– Да, после выхода на пенсию я решила заняться цветами. Не для продажи, для себя. Всегда любила цветы. На еду мне хватает персонально пенсии.

«Интересно, за что это у нее персональная пенсия?» – промелькнул в моей голове вопрос, но озвучивать его мне не пришлось. Моя новая родственница, похоже, обладала телепатическими способностями.

– Я двадцать лет была директором лучшей школы в городе. Кстати, там учились и твои родители, – старая дама вздохнула и сорвала несколько хризантем. – Вообще-то, он не любит хризантемы, – задумчиво произнесла она – Да ничего. Кто его будет спрашивать.

Что-то мне очень в этом букете не понравилось. Хризантемы были белые, пышные, удивительно красивые. Только в букете их было… шесть! Мне стало тоскливо. И это сразу отметила моя суперпроницательная бабушка.

– Ты ничего не знала, – она утвердительно кивнула, вместо меня подтверждая свои слова – Твой отец неделю назад погиб в автомобильной аварии.

Сказано это было таким тоном, будто я в очередной раз не выучила урок, хотя меня предупреждали о последствиях. Очень похоже на директора школы, но совершенно не напоминало скорбящую мать. Интересно, равнодушие по наследству передается?

– О мертвых не говорят плохо. Но твой отец был таким же сыном, как и отцом. До того, как мне сообщили о его смерти, я ничего не слышала о нем более десяти лет. Даже не знала, находится он в городе, или уехал. Я, конечно, буду ухаживать за его могилой, но умер он для меня гораздо раньше, – потом она улыбнулась одними губами и продолжила – Поэтому можешь не стесняться и задать мне вопрос, из-за которого ты здесь.

Проницательность моей новой бабушки начинала действовать мне на нервы.

– Почему вы решили, что меня что-то интересует? – я гордо задрала подбородок, давая понять, что мои интересы – это моя личная собственность.

– Потому что ты не знала о смерти отца, – равнодушно констатировала моя бабушка – Значит, твой визит вызван чем-то другим. Чем, если не секрет?

У меня появилась альтернатива: потешить свою гордость и, ничего не рассказывая, уйти; или удовлетворить свое любопытство и задать вопрос. Впрочем, исход борьбы между гордостью и любопытством был предрешен заранее: я выудила из недр своей сумки конверт и протянула пожилой женщине.

– Я хотела бы узнать, это он написал мне записку?

Бабушка внимательно прочла записку. Потом долго смотрела на фотографию.

– Увы, должна тебя разочаровать. Это не его почерк.

– Может, вы эту фотографию где-нибудь видели?

– Скорее всего, нет. Во всяком случае, ничего подобного я не припоминаю, – она выжидающе посмотрела на меня. – Это все?

У меня было такое чувство, что я за эти несколько минут ей смертельно надоела, и я решила больше ее не разочаровывать.

– Да. Я думала, что ваш сын просто хочет познакомиться со мной.

– Да-да. Возможно, что ты так и думала. А возможно, тебя больше интересует эта фотография. Во всяком случае, тот, кто выслал этот конверт, хорошо знал, чем тебя зацепить. Не удивляйся, что я знаю, о чем ты думаешь. Ты очень похожа на меня, – в ее глазах мелькнуло что-то напоминающее симпатию. Но на этом проявление ее родственных чувств окончилось. Выражение симпатии быстро исчезло с ее лица и более на него не возвращалось. Вместо этого по ее губам пробежала легкая насмешливая улыбка – Только любопытство могло перебороть твою гордость и заставить прийти сюда.

Я молчала, стараясь не выказать свое разочарование: ничего не узнала о фото, а, кроме того, так и не успела познакомиться со своим родителем до его смерти. К тому же мне очень не хотелось идти на кладбище. Наверное, равнодушие, все-таки, наследственная черта.

– Я не зову тебя с собой. Невозможно искренне оплакивать того, кого никогда не знал. А мы с тобой всегда будем чужими. Ты не нуждаешься во мне, а я в тебе.

Я поняла это, как приглашение убираться восвояси, и впервые почувствовала к моей родственнице нечто похожее на благодарность. Пожилая женщина вывела меня на улицу и заперла за нами калитку.

– Прощай.

– До свидания, – и мы разошлись в противоположные стороны. Наше первое и последнее свидание окончилось.

«Моя бабушка оказалась не готовой стать моей бабушкой, а ее сын умер, так и не созрев стать моим отцом. Замечательная семейка» – подумала я, ускоряя шаг.

– Катя! – вдруг услышала я за спиной бабушкин властный голос и резко обернулась. Она стояла на расстоянии около десяти метров, прямая и монументальная, как памятник Родине-матери и смотрела мне вслед.

– Тебе понравился мой дом?

– Да, – на всякий случай ответила я, не пытаясь напомнить ей, что в доме мне так побывать и не пришлось.

– Я завещала его тебе, – буднично сообщила она.

– Почему? – огорошено спросила я.

– У меня больше нет родственников, – бабушка пожала плечами, удивляясь моей тупости, и, больше не оглядываясь, продолжила свой путь.

«Итак, что мы имеем? Мои новоиспеченные родственники не связаны с этой фотографией» – я задумчиво брела по грязной улочке, стараясь подавить в себе совершенно неожиданное чувство обиды на бабушку. В конце концов, могла бы притвориться, что рада мне. «Может, письмо адресовано не мне, а Эллочке, а мое имя на конверте – для конспирации. Но зачем высылать вторую фотографию?». Логики в поступках неизвестного или неизвестных, связанных с фотографией я найти не могла. И чем больше я думала, тем меньше понимала. Количество вопросов росло в геометрической прогрессии, а количество ответов так и не превысило нулевой отметки. Только где-то глубоко во мне рос охотничий азарт, который уже не позволял мне выйти из игры. Я обязательно узнаю, в чем тут дело! Эту жизнеутверждающую мысль мне перебил звонок по сотовому.