Галина Павлова - Полупарюр

Когда я вернулась домой, было уже поздно. Мама с укоризной посмотрела на меня.

– Что ты так долго? Ничего не случилось?

– Нет-нет. Просто засиделись с Игорем в кафе. Он, оказывается, тоже приехал на воскресенье. Ложись спать. Завтра расскажу все подробности.

Я попрощалась с мамой и нырнула в постель. Было, о чем подумать темной длинной, осенней ночью. Я криво усмехнулась своим мыслям и закрыла глаза, не надеясь заснуть. Но, по всей вероятности тревоги и приключения минувшего дня не прошли даром. Сон обрушился на меня, как снежная лавина, накрыл своей прохладной мягкой тяжестью, и я заснула крепко и без сновидений.

Отец таинственно исчез рано утром, и мне не удалось даже поздороваться с ним, поэтому наша семья собралась вместе только перед обедом.

– Привет, малыш! Рад твоему приезду, – услышала я с порога папин голос.

Я выскочила в прихожую, прижалась к его пиджаку и вместе с легким запахом сигарет вдохнула чувство безопасности. Он погладил меня по голове, а потом поцеловал в макушку. Мы сели вместе за стол, и прежде, чем продолжить свое повествование, я посмотрела на маму. Она кивнула, значит, отец был посвящен в сущность проблемы. Я начала рассказывать о своих родственниках, краем глаза наблюдая за ним. По выражению его лица можно было понять, что на него мой поход в прошлое родителей особого впечатления не произвел. Это меня приободрило, и мой рассказ был закончен фразой:

– В общем, сходила я напрасно. Никакого отношения к письму мои бывшие родственники не имеют. Наверное, кто-то просто что-то перепутал. А может, письмо было адресовано Эллочке.

– А может, это ты перепутала отцов? – улыбнулся отец. В его глазах прятался смех. Как мне всегда было легко с ним!

– Что ты имеешь в виду? – спросила мама.

Отец полез в карман пиджака и вытянул старый пожелтевший конверт и протянул мне. Я торопливо выхватила добычу из его рук и вынула содержимое. Внутри была пожелтевшая небольшая пачка писем и… фотография Ирэн Брюгге. Та самая! Еще один экземпляр которой находился в моей сумке. Только карандашом была обведена серьга в ухе девушки.

– Где ты это достал?

– У меня, конечно, совершенно пролетарское происхождение, а вот у моей бабушки по материнской линии не совсем. Как ни странно, но ее девичья фамилия Островцева. Тебе она ничего не напоминает? – отец улыбался.

Еще бы не напоминала! Это фамилия одного из трех молодых людей, обвинявшихся в краже драгоценностей! Все-таки письмо было предназначено мне! Отец засмеялся, глядя на мои выпученные от распиравших меня чувств, глаза.

– Когда твоя мама пересказала мне историю с фотографией, я вспомнил, что у моей бабушки был брат, расстрелянный в тридцатые годы, как враг народа. Это, собственно, и послужило основной причиной срочного переселения ее семьи из Киева в наш город.

– А почему его обвинили?

– Потому что он был из дворянской семьи. Вы же учили в школе, кто в первую очередь подвергался репрессиям в тридцатые годы? Правильно. А он был дворянин, да еще и врач. Это уже тянуло на смертный приговор. Он сам чувствовал, что скоро будет арестован. Никого из родных, кроме моей бабушки, у него не было. Поэтому все, чем предок отца дорожил, передал ей. Рассказывать о том, что твои родственники были репрессированы, в советское время было равноценно самоубийству. Поэтому она молчала обо всем, что было связано с ее братом. Бабушка Оля и сейчас боится. Десятилетия страха просто так не проходят. Об Илье Григорьевиче Островцеве она рассказывала шепотом, взяв с меня страшную клятву, что я ничего не разглашу. Я удивляюсь, что она не сожгла эти письма.

– Мы все будем немы, как рыбы, – я готова была дать обет молчания на всю оставшуюся жизнь, чтобы только узнать об этой загадке, которая начала слишком близко подбираться к моей семье.

– О жизни брата моя бабушка знала немного: она была поздним ребенком много моложе брата. В то время, когда он познакомился с Ирэн Брюгге, ей едва исполнилось три года. О какой-то его тайне она узнала из писем, которые Илья отдал ей на хранение. Кроме того, он просил не верить тому, что о нем могут сказать. Вот и все.

– Бабушка много лет ждала, что он еще постучит в ее дверь. Но не дождалась.

– А драгоценности?

– О них бабушка ничего не знает. Она говорит, что место, где лежат какие-то вещи, описано в одном из писем. Однако она никогда даже не пыталась искать их. Боялась. Да и не поняла ничего из этого письма. Брат иногда говорил ей, что, чем меньше она знает, тем безопаснее для нее. А тот, кому положено, все сообразит. И тогда его доброе имя будет восстановлено. Вот и все. Больше она ничего не помнит. Не забывай, ей уже восемьдесят, и ей слишком долго хотелось забыть то время.

– А где письмо?

Отец улыбнулся.

– Поищи его в этой пачке. Бабушка говорит, что написано оно не ее братом.

Мои руки жадно потянулись к тесьме, перевязывающей письма, но к моему горькому сожалению в дверь позвонили. Я торопливо спрятала в сумку пачку и побежала открывать. Не было необходимости спрашивать, кто пришел. В дверь ввалился увешанный тяжелыми сумками с едой и сияющий жизнерадостной улыбкой Игорь.

– Билеты я купил! – доложил он с порога.

– Как обычно? – мы всегда покупали одно место на верхней полке, одно – на нижней.

– Разве можно иначе?

Чтение придется отложить до поезда. Мои родители, как всегда обрадовались Гороху. Между ними завязалась непринужденная беседа, которая продолжалась в такси и окончилась только с отходом поезда.

– Будь осторожней, хорошо? – успел шепнуть мне на прощанье отец. Я кивнула, поцеловала маму и осталась в купе рядом с верным Горохом и еще двумя пассажирами.

Расписание поезда было исключительно удобным для нас. Вечером садишься, выпьешь чай, почитаешь книгу и спи-отдыхай. Утром умылся – и ты в столице. Я всегда выбирала вторую полку, оставляя Гороха внизу на страже наших имущественных интересов. И в этот раз едва дождавшись, когда нам принесут постель, взобралась на свое место под осуждающие взгляды пожилой женщины с нижней полки напротив и полного гипертонического вида мужчины с верхней полки. Едва устроившись, я вытащила пачку писем и принялась читать. Письма, в основном, предназначались бабушке моего отчима, сестре Ильи Островцева. Они были нежными и написанными с той изысканной интеллигентностью, которой отличались образованные люди того времени. Илья любил свою сестру, заботился о ее будущем и тревожился за нее. Но меня эти мелкие подробности из жизни брата и сестры не волновали. Я искала письмо, написанное не этим изящным почерком.

– Что ты читаешь? – вторгся в мои мысли Горох. Его глаза горели от любопытства. Он встал и пытался увидеть хотя бы строчку из письма.