Иван Лазутин - Бомба Геринга

Журавлев отчетливо представлял, как, слушая доклад своего первого заместителя, маршал вскинет дремучие толстовские брови, встанет из-за стола, выразительно оборвет чтение срочного донесения, и долго-долго в его кабинете будет, как обвал в горах, громыхать грудкой бас. Этот бас Журавлев слышал двадцать пять лет назад, в короткие перерывы между боями на Мамаевом кургане, когда в городе на Волге решалась судьба войны. Тогда маршал командовал легендарной 62-й армией.

Майор Урусов стоял у стола и ждал, когда же наконец раздраженный полковник отпустит его. Уже было высказано все, в чем был и не был виноват Урусов. Осталось только получить взыскание. Но полковник не торопился со взысканием. Он стоял у окна спиной к майору и молча выбивал трубку.

— Разрешите идти, товарищ полковник?

Журавлев положил трубку в карман, повернулся и пристально посмотрел на Урусова. Ничего не сказав, он тяжелой походкой грузного, отягощенного годами нелегкой жизни человека прошел к столу. Под ногами его сухо потрескивал рассохшийся паркет. — Взгляд Урусова, как и все те полчаса, которые он провел в кабинете командира полка, опять остановился на большом разноцветном квадрате орденских планок. Он уже давно сосчитал их: пять рядов, по четыре планки в каждом, и под ними, посередине еще две колодки медалей. Давно знал Урусов, что у Журавлева, имя которого в войну упоминалось не раз в сводках Информбюро, два ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, орден Кутузова, ордена Отечественной войны, три ордена Красной Звезды… И множество медалей. И, сам не зная зачем, он вновь принялся считать ряды планок и расшифровывать их значение. Они словно гипнотизировали его.

— Нехорошо, Николай Петрович! От вас-то я этого не ожидал.

— Товарищ полковник, Бугорков нарушил правила безопасности.

— Не повторяйтесь, майор! Вы мне об этом уже говорили. А ведь если вдуматься — случилось ужасное. Войны нет, а мы потеряли человека. А отец погибшего сержанта Бугоркова прошел от Волги до Берлина. Прошел сквозь тысячи смертей. И сейчас трудится в колхозе.

Ведь если маршал узнает, что мы с вами, майор, не уберегли сына солдата Бугоркова, которому сам командарм прикреплял на грудь орден за оборону тракторного завода, он с нас снимет шкуры. И не дай бог, если, читая наше донесение, маршал вспомнит героя Сталинграда Бугоркова. Он непременно поинтересуется, не сын ли он того самого солдата Бугоркова, который служил в стрелковом полку у майора Казаринова? Молчите? А вы знаете о том, что этот самый солдат Бугорков семь раз лежал с тяжелыми ранениями в госпиталях, что в войну у него немцы расстреляли двух сыновей-подростков за то, что они помогали партизанам? Знаете ли вы, майор, о том, что этот последний его сын, Иван, родился после войны, в сорок восьмом году, когда отцу было уже за сорок? У стариков была единственная и последняя радость. Эх, майор, майор, наверное, зря нас в детстве учительница по литературе заставляла наизусть учить монолог горьковского Сатина: «Человек!.. Человек — это прежде всего!.. Все остальное — дело рук Человека!..»

Полковник хотел продолжить монолог Сатина, но вошедший дежурный по части оборвал его:

— Товарищ полковник, капитан Горелов прибыл по вашему вызову.

— Просите.

Откозыряв, дежурный вышел.

Полковник посмотрел на часы и только теперь вспомнил: ровно в четырнадцать он вызывал Горелова. Времени было уже пятнадцать минут третьего. «Наверное, заставил ждать капитана», — подумал полковник, набивая табаком трубку.

В кабинет вошел Горелов. Новый костюм на нем сидел изящно — и это бросилось в глаза полковнику.

— Здорово, здорово, капитан! Вид у тебя — как у жениха, — пожимая Горелову руку, полковник душевно улыбнулся, отчего глубокий шрам на правой щеке сделал его лицо несколько асимметричным.

— А я и есть жених, — Владимир поправил борта пиджака.

— Как? Наконец решился?

— Так точно, товарищ полковник.

— Пора, дружочек, пора, холостяк в двадцать девять уже берется женщинами под подозрение. Так кто она, избранница твоего сердца?

Владимир ответил не сразу:

— Студентка университета, филологиня…

— Кто-кто? — словно не расслышав последнего слова, полковник поднес ладонь к уху.

— Учится на филологическом факультете Ленинградского университета.

— Ого!.. Молодец!.. Хватка наша, саперская. Уж если гибнуть, то на бомбе, а коль жениться — то на королеве. А выше университета, как я понимаю, ничего в науке нет. Ведь так, майор? — Полковник дружески подмигнул Урусову.

— Так точно, товарищ полковник. Альма-матер.

— Переведи на русский.

— Мать-кормилица.

— Вот именно! Здорово сказано. Когда свадьба?

— Седьмого ноября.

— Тоже неплохо. Золотая свадьба совпадет со столетием Октября.

Владимир не удержал улыбку. Это совпадение раньше ему и в голову не приходило. Он непременно скажет об этом Ларисе. Он уже отчетливо представлял, как она, с ее летучим воображением, в картинах разрисует два этих великих события: столетие Октябрьской революции и пятидесятилетие их супружества.

Полковник поднес ладонь к глазам и, словно о чем-то мучительно вспоминая, некоторое время стоял неподвижно. Потом снял телефонную трубку и набрал номер.

— Садитесь, товарищи, — он показал на стулья у стола.

Майор и капитан сели.

По лицу полковника проплыла озорная, молодцеватая улыбка. Уже по одной этой улыбке Горелов предполагал, каким лихим и неудержимо порывистым был этот пятидесятивосьмилетний человек в годы молодости. Его худощавое, иссеченное глубокими морщинами лицо было суровым, мужественным: человеку с таким лицом можно довериться.

— Соедините меня с подполковником Федяшиным.

Во время минутной паузы, в течение которой полковник ждал, когда его соединят с заместителем по политчасти, Журавлев успел раскурить трубку. На майора и капитана он не обращал ни малейшего внимания.

— Виктор Семенович? Приветствую! Ничего не знаешь? Что?.. Ого, брат, с пылу, с жару: женится последний могиканин из племени холостяков. Кто? Угадай!.. Нееет… Не-е-ет… Бери выше… Выше!.. О ком только что узнала вся страна?.. Он самый!.. А ты знаешь, что из красного слова кафтана не сошьешь?.. Что, не понимаешь? Тогда бери ручку и пиши приказ по части. Взял? Ну, теперь пиши: «За безупречную службу и отличное выполнение приказов командования командиру пиротехнической роты капитану Горелову В.Н. выношу благодарность и награждаю месячным окладом». Написал? Ну и отлично. Передай немедленно начфину, чтобы он месячную зарплату новенькими хрустящими червонцами принес самолично на квартиру капитана Горелова на фаянсовом блюдечке! Слышишь — на фаянсовом блюдечке с золотой каемочкой. — Полковник сделал кивок в сторону Горелова и тихо спросил: — Адрес?