Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

— Ты не понял, дружище, — снисходительно пояснил Филдинг. — Я говорил не о конкретной школе. Это фигура речи.

— Ну-ну…

— Это совершенно точно. Кстати, о старой школе. Уинстон Черчилль учился в Хэрроу. Ты вот знаешь, как зовут тех, кто учился в Хэрроу?

— Догадываюсь, что их называют так же, как и всех остальных простых смертных.

— Ни в коем случае! Их зовут хэрровианцы.

— Быть того не может!

— Ей-Богу!

— Приятель твой явно окосел, — сказал бармен Хуаните.

Молодая женщина презрительно поглядела на говорившего:

— С ним все в порядке. Он всегда так разговаривает. Эй, Фостер, ты что, окосел?

— Нисколько, — ответил Филдинг. — Я в прекрасной форме. А как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Очень болят ноги.

— Ну так сними туфли.

Хуанита принялась стаскивать обеими руками левую туфлю:

— Это настоящая змеиная кожа. Я уплатила за них девятнадцать долларов.

— Должно быть, у тебя огромные чаевые.

— Да нет. У меня богатый дядюшка.

Она поставила свои остроносые туфли на каблуках-шпильках на стойку перед собой. Снятые с ног, туфли обычного размера выглядели теперь огромными и бесформенными, как будто принадлежали какому-нибудь гиганту, любившему к тому же причинять себе боль.

На фоне огромных туфель количество алкоголя в стакане Филдинга казалось совершенно мизерным, на что он не преминул указать бармену. Тот потребовал от Хуаниты прекратить безобразие и надеть обувь на ноги.

— Я ничего не делаю, — сказала она.

— Когда я прихожу в вашу забегаловку пропустить стаканчик, то не начинаю немедленно раздеваться и не оставляю свою одежду на стойке.

— Почему бы тебе действительно это не сделать? — заметила Хуанита. — Думаю, это произвело бы фурор. Могу себе представить, как раздуется и вся позеленеет от злости миссис Брустер.

— Ну, в общем, если хочешь демонстрировать стриптиз, сядь в одну из кабинок сзади, там тебя полиция не увидит. По субботам они проходят здесь раз по десять.

— Плевала я на легавых.

— Ну? А хочешь знать, что однажды произошло во Фриско? Там по улице, я читал об этом в газете, какая-то девка шла босиком, она больше ничего не делала, и они ее арестовали. Ей-Богу!

Хуанита заявила, что она ни капельки не верит в эту чепуху, но тут же подхватила туфли и стакан и пошла к кабинкам. Филдинг последовал за ней.

— Давай побыстрее, — сказала она. — Допивай и пошли. Меня уже тошнит от этой дыры.

— Мы ведь только что пришли.

— Я хочу туда, где весело, а здесь весельем и не пахнет.

— Ну почему? Мне вот весело. Разве ты не слышишь, как я смеюсь? Хо-хо-хо, ха-ха-ха.

Хуанита, казалось, хотела раздавить свой стакан — с такой силой она сжимала его обеими руками.

— Ненавижу этот город. Как я жалею, что вернулась сюда. Дорого бы я заплатила, чтобы оказаться подальше отсюда и никого больше не видеть: ни мою мамашу, ни остальных. Я хотела бы поехать туда, где меня никто не знает, где все совершенно чужие.

— Они все узнают про тебя очень скоро.

— Как?

— Ты сама им расскажешь, — сказал Филдинг, — как я. Я приезжал в сотни городов, никому не известный человек, и уже через десять минут начинал рассказывать кому-нибудь о себе. Может, я говорил не всю правду и даже назывался чужим именем, но я разговаривал. Понимаешь? А когда разговариваешь, все равно рассказываешь. Так что очень быстро ты перестаешь быть чужим в этом городе, и снова нужно отправляться в еще один незнакомый город. Но не будь простофилей, детка. Оставайся здесь, поблизости от своего богатого дядюшки.

Хуанита вдруг хихикнула:

— Я не могу быть слишком поблизости от него. Он умер.

— Умер? Неужели?

— Похоже, ты не больно-то веришь, что у меня был богатый дядюшка.

— А ты его видела когда-нибудь?

— Когда я была маленькой. Он приезжал и привез мне серебряный пояс. Он был сделан индейцами из настоящего серебра.

— А где он жил?

— В Нью-Мексико, занимался разведением скота. Благодаря этому занятию у него появились большие деньги.

«У него никогда не было денег, — подумал Филдинг, — если не считать нескольких долларов, остававшихся к субботе и заканчивавшихся в воскресенье, поскольку он не мог противостоять своим внутренним потребностям».

— И он оставил эти деньги тебе?

— Моей матери, поскольку она его сестра. Каждый месяц она получает от адвоката чек, в один и тот же срок, как часы, из этого, ну, как его, специального фонда.

— А сама-то ты видела эти чеки?

— Я видела деньги. Моя мать посылала мне каждый месяц, чтобы было чем кормить детей. Двести долларов, — с гордостью добавила она. — Так что если ты думаешь, что я должна работать в такой дыре, как «Велада», то очень заблуждаешься. Я занимаюсь этим для развлечения. Быть официанткой все же веселее, чем сидеть дома с выводком детей.

С каждой минутой история становилась все более безумной. Филдинг сделал бармену знак, чтобы тот принес им еще по коктейлю, а сам лихорадочно подсчитывал: ежемесячный доход в двести долларов означал, что размер основного капитала, переданного в фонд, равен примерно пятидесяти тысячам долларов. Когда он в последний раз видел Камиллу, тот сидел без работы и отчаянно пытался раздобыть денег на одежду и еду. Но не похоже, что Хуанита врет. Ее гордость за богатого дядюшку казалась столь же естественной, что и похвальба девятнадцатидолларовыми туфлями из змеиной кожи. От всего этого попахивало обычным вымогательством, но Филдинг был абсолютно уверен — Хуанита совершенно не догадывается о роли, которую ей отвели. Ее использовал в своих целях кто-то гораздо более хитрый и умный.

«Но это же безумие, — подумал он. — Ведь это она получает деньги. Она сама призналась в этом».

— А как зовут адвоката? — поинтересовался Филдинг.

— Какого адвоката?

— Того, который посылает деньги.

— С какой стати я стану тебе говорить?

— Ну, мы же друзья. Разве нет?

— Не знаю, друзья мы или нет, — Хуанита пожала плечами. — Ты задаешь слишком много вопросов.

— Только потому, что мне небезразлична твоя судьба.

— Слишком многим она небезразлична, только толку никакого. Впрочем, я все равно не знаю, как его зовут.

— А живет он в этом городе?

— Ты глухой или как? Я же сказала уже: я ни разу не видела чеки и не знаю этого адвоката. Моя мамаша сама каждый месяц посылала мне деньги из фонда, созданного моим дядей.

— Этот твой дядя, а как он умер?

— Его убили.

— Что значит «убили»?

Хуанита зевнула, но слишком широко и громко, чтобы зевок показался естественным:

— С чего это тебя потянуло на разговор о старом покойном дядюшке?

— Старые покойные дядюшки меня очень интересуют, особенно когда они богаты.

— Тебе там ничего не обломится.

— Догадываюсь. Мне просто любопытно. Так как же он умер?