Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

Он вдруг догадался, что Хуанита и бармен смотрят на него, точно ждут какого-то ответа, а он не слышал адресованного ему вопроса.

— Ну? — повторил бармен.

— Что «ну»?

— Знаешь какого-нибудь частного детектива у нас в городе?

— Откуда?

— Очень странно. Он ведь и тебя искал.

— С какой стати? Я ничего не сделал.

Хуанита громко закричала, что она тоже ничего не сделала, но ни один из ее собеседников не обратил на нее внимание.

Филдинг искоса посмотрел на бармена, похоже, ему составляло немало труда сфокусировать взгляд.

— Ты говорил, в «Веладу» приходили двое. Кто второй?

— Понятия не имею.

— Легавый?

— Если бы легавый, миссис Брустер об этом обязательно бы упомянула. Она сказала только: здоровый мужик, светловолосый и вел себя как-то странно. Нервный какой-то. Знаешь кого-нибудь такого?

— Конечно. Уйму. — «Одного точно знаю, — подумал Филдинг. — Правда, когда я видел его в Чикаго в последний раз, он не нервничал. Теперь у него есть из-за чего беспокоиться». — Даже кое-кто из моих лучших друзей порой нервничает.

— Верю, верю. — Бармен бросил на Хуаниту быстрый взгляд. — Я пошел обратно за стойку. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Как только он отошел, Хуанита перегнулась через стол и доверительно зашептала:

— Я не думаю, что меня ищет какой-то детектив или блондин этот, здоровый. Чего ради им меня искать?

— Может, у них есть к тебе вопросы.

— Какие еще вопросы?

Филдинг на секунду задумался. Ему очень хотелось помочь этой девочке, чем-то она напоминала ему Дэйзи. Получалось, что судьба самым чудовищным образом определила их обеих своими жертвами — Дэйзи и Хуаниту, хотя они никогда не встречались и, возможно, не встретятся, несмотря на то что имели так много общего друг с другом. Ему было жаль их обеих. Однако чувство жалости, как и чувство любви, и даже чувство ненависти, отличалось у Филдинга большой изменчивостью: оно очень сильно зависело от погоды — таяло летом, замерзало зимой, улетало при сильном ветре и вообще сохранялось в его душе каким-то чудом.

Доказательством этого чуда стали слова, слетевшие с его губ:

— О Поле.

— О каком Поле?

— О твоем сыне.

— С какой стати они будут спрашивать меня о Поле? Он слишком мал, чтобы ввязаться в какое-то серьезное дело, ему еще нет четырех. Самое страшное, на что он способен, — разбить окно или украсть какой-нибудь пустяк.

— Девочка, не будь наивной.

— Что значит наивной?

— Невинной.

Глаза Хуаниты широко распахнулись от ярости:

— Я вовсе не невинна. Может, я и глупа, но не невинна!

— Ладно, ладно. Брось.

— Я не собираюсь ничего бросать! Я хочу знать, с какой стати эти люди совершенно неожиданно начинают интересоваться моими детьми!

— Не всеми. Только Полем.

— Почему?

— Думаю, они пытаются выяснить, кто его отец.

— Пошли вы все к черту! — закричала Хуанита. — Какое им до этого дело?

— На этот вопрос у меня ответа нет.

— Тебя вообще-то тоже не касается, но я скажу. Так случилось, что я в то время была замужем. У меня муж был.

— Как его звали?

— Педро Гарсиа.

— И именно он был отцом Поля?

Хуанита схватила одну из туфель, и Филдинг испугался, ему показалось, что она сейчас его ударит. Но вместо этого его собеседница принялась натягивать ее на ногу.

— Ей-Богу, я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления от дешевки, возомнившей себя районным прокурором.

— Извини. Мне было необходимо задать тебе эти вопросы. Я пытаюсь помочь, но мне самому есть что скрывать. Что случилось с этим Гарсиа?

— Я с ним развелась.

Филдинг знал, что по крайней мере в этой части рассказа она сознательно врала. После того как в прошлый понедельник он сбежал из конторы Пинаты, Филдинг отправился в архив муниципалитета, чтобы просмотреть записи в книге актов гражданского состояния. На развод подал сам Гарсиа. Хуанита не пыталась оспаривать его заявление, не требовала алиментов или денег на содержание детей. Странное, признаться, решение, если ребенок и впрямь был от Гарсиа. Только сейчас Филдингу пришло в голову, что Хуанита могла не знать имени настоящего отца своего сына — ее это совсем не волновало. Кто-то, кого она сняла в баре или на улице, — моряк с пришедшего в порт судна, летчик с базы «Ванденберг». Все беременности Хуаниты были совершенно случайными. Можно с уверенностью утверждать только одно: маленький Поль нисколько не походил на Джима Харкера.

Хуанита завершила сложный эксперимент по обуванию собственных ног, сунула под мышку сумочку. Казалось, она вот-вот встанет и пойдет к выходу, но этого не происходило.

— А что ты имел в виду, когда говорил, что тебе самому есть что скрывать?

— Этот детектив разыскивает и меня.

— Довольно странно все выглядит, если подумать. Кто-то, наверное, сказал ему, что мы вместе.

— Может, миссис Брустер.

— Исключено, — сказала она решительно. — Детективу она не назовет даже точное время.

— Больше об этом никто не знает. Только ты и твоя мать.

— Вот именно. Ей-Богу! Именно моя мамаша ему про нас с тобой напела.

— Но сначала кто-то должен был дать ему твой адрес, — заметил Филдинг. — Может, мальчишка-подавальщик или одна из официанток.

— Никто моего адреса не знает. Я никогда ничего не говорю о себе людям такого сорта.

— Значит, он как-то выяснил.

— Ладно. Значит, он как-то выяснил. А мне что за дело? Я не совершила ничего противозаконного. С какой стати я должна бежать?

— Может быть, — продолжал Филдинг, тщательно подбирая слова, — ты оказалась вовлечена в какую-то игру, о которой сама ничего не знаешь?

— Например?

— Объяснить тебе ничего не могу. — Себе он тоже ничего не мог объяснить, в его схеме оказалось слишком много белых пятен, которые следовало заполнить. Как только он их закроет, долг его будет исполнен, и он сможет двинуться дальше. Важнее всего избавиться от этой девицы. Она слишком бросается в глаза, а ему нужно двигаться быстро и налегке, не то, в случае неудачи, придется отправиться очень далеко.

Удача. Филдинг верил в удачу, как другие верят в Бога, родину или мать. Удаче он приписывал все свои победы, ее же обвинял в поражениях. Несколько раз на дню он трогал свисавшую с цепочки часов заячью лапку, ожидая от этого крохотного кусочка кости и шерсти невиданных чудес, но никогда не жаловался, если чуда не случалось. Его необычайный фатализм страшно озадачивал вторую жену и ужасно раздражал первую. Грядущую катастрофу он чувствовал столь же отчетливо, как и предстоящий запой. И то, и другое было, в его разумении, вещами, находившимися вне человеческого контроля, над которыми у него не было власти. Что бы ни случилось, как бы ни выпали кости, куда бы ни упал шарик, как бы ни разломилось печенье — все это зависело от степени везения или невезения. Степень его собственной ответственности была не больше, чем у лапки, прикрепленной к цепочке часов.