Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

После того как это письмо будет закончено, я сделаю все возможное, чтобы забыть о случившемся и остаться Джиму хорошей женой. Все кончено, все сделано, я ничего не могу изменить, поэтому мне лучше забыть и простить. Простить легко, забыть труднее, но я постараюсь. Я начну прикладывать к этому силы завтра, а сегодня я кажусь себе запачкавшейся во всем, как свинья, вывалявшаяся в грязной луже.

Эту женщину я видела множество раз. (Сколько парадоксов в нашей жизни. Только стоит им появиться, и они начинают расти и умножаться в числе, как амебы.) Она долгие годы была пациенткой нашей клиники, уходила, потом приходила. Возможно, Джим встретил ее первый раз именно там, когда поджидал меня. Я его не спрашивала, а он ничего не говорил. Как бы то ни было, я знаю, ее зовут Хуанита Гарсиа, она работает официанткой в кафе „Велада“ у подруги своей матери. Она замужем, у нее пятеро детей. Про это Джим мне тоже не говорил, я посмотрела ее карточку в нашей клинике. Обнаружила я там еще кое-что: если тебя не тошнит от парадоксов, попытайся принять еще один — на прошлой неделе полиция арестовала миссис Гарсиа по обвинению в преступно халатном обращении с собственными детьми. Я молю Господа, чтобы Джим не узнал об этом. Подобное известие лишь увеличило бы его страдания, каково только представить себе, что за жизнь ждет его малютку!

Я ничего не сказала маме, но подозреваю, что Джим сказал. Она носится по дому с таким преувеличенно веселым видом, какой бывает у нее только в самых экстренных ситуациях. Так было в прошлом году, когда я узнала, что бесплодна. Она чуть не довела меня до безумия, говоря о всех тех плюсах, которые есть в моей ситуации.

Только один вопрос по-прежнему мучит меня: зачем Джиму понадобилось рассказывать мне правду? Это признание ничуть не уменьшило его собственных страданий и только добавило к ним мои. Почему, если он больше не собирался видеть эту женщину и ее ребенка, не мог он оставить случившееся в секрете? Но я не должна думать о подобных вещах. Я уже пообещала себе, что забуду обо всем, и я выполню обещание. Я должна. Папа, помолись за меня. И ответь, пожалуйста. Очень тебя прошу.

Твоя любящая дочь.

На письмо он не ответил. Тогда для этого были десятки причин, но прошли годы, и он забыл о причинах, остался лишь факт: он не ответил на простейшую из просьб. Каждый раз, как только он открывал чемодан, ему била в лицо короткая фраза: «Очень тебя прошу»…

Что ж, теперь он пытается ответить ей, причем с куда большим риском, чем прежде. Только самым черным невезением можно объяснить то, что сестра, о которой Камилла упоминал перед смертью, оказалась миссис Розарио. И все же Филдинг понимал: если рассуждать логично, то нужно провести параллель между Камиллой и Хуанитой. Письмо Дэйзи было датировано девятым декабря. Она писала, что впервые услышала о ребенке Хуаниты за неделю до этого, то есть второго декабря. В этот день умер Камилла, а Хуанита уехала из города. Связь между обозначенными событиями казалась неизбежной. Связующим же звеном выступала миссис Розарио, которая, несмотря на все ее распятия, иконы и ковчежцы, выглядела не менее искусным махинатором, чем Филдинг.

— Поинтересуйся у своей мамаши, — посоветовал он, — где она взяла деньги.

— Может, ей их кто-нибудь дал. — Хуанита упорствовала.

— С какой стати?

— Есть такие люди, они любят просто давать деньги.

— Неужели? Хотелось бы встретить такого до своей смерти.

Они выехали на знакомую улицу. По обе стороны дороги стояли ряды оставленных на ночь машин. Гаражи в этой части города считались непозволительной роскошью.

Филдинг узнал дом; номера он не помнил, но увидел знакомую розовую расцветку. Не успел он притормозить, как новый бело-голубой «кадиллак», яростно визжа новой резиной, рванулся с тротуара по дороге.

— Вернусь через два часа, — сказал он Хуаните.

— Да уж, постарайся.

— Даю слово.

— Плевала я на слово, мне нужна машина.

— Получишь. Ровно через два часа.

Он понятия не имел, когда вернется, через два часа, через два дня или вообще никогда. Все зависело от везения.

Бело-голубой «кадиллак» бросался в глаза на Опал-стрит не меньше, чем у дома миссис Розарио, вот только замечать его было некому. При первых каплях дождя тротуары опустели. Джим остановил дворники, потушил в салоне свет и принялся ждать в холодной темноте. Хотя он не смотрел на часы, ни на те, что на руке, ни на те, что на приборном щитке автомобиля, знал точно: до семи осталось пять минут. Похоже, всю эту ужасную неделю он носил будильник где-то внутри и мог без труда расслышать с беспощадной точностью тикающие секунды. Время стало для него живым существом, неразрывно связанным с ним, как вцепившаяся мертвой хваткой в брюхо акулы ракушка. Иногда он просыпался среди ночи, и внутренний голос с точностью до секунды называл ему время.

В доме на другой стороне улицы, в конторе Пинаты, горел свет, там двигалась взад-вперед мужская тень. Джима охватила слепая ярость — словно вышедшая из берегов река, она захлестнула его зрение, ослепила его, подавила все другие чувства. Он в равной степени ненавидел Пинату, Филдинга… Пинату за то, что тот извлек из-под земли Карлоса Камиллу, Филдинга за то, что своими бездумными и безответственными поступками тот вызвал все случившиеся события прошедшей недели. Именно его, на первый взгляд совершенно невинный, телефонный звонок в воскресенье вечером стал причиной сна Дэйзи. Если бы не этот сон, Камилла по-прежнему оставался бы мертв, Хуанита забытой, а миссис Розарио совершенно безвестной.

Он детально расспросил Аду Филдинг про телефонный звонок бывшего мужа, пытаясь заставить ее в точности вспомнить, что она могла сказать такого, отчего Дэйзи разволновалась и принялась копаться в памяти. Результатом этого копания стал сон.

— Что ты ей сказала, Ада?

— Я сказала, что ошиблись номером.

— Что еще?

— Сказала, какой-то пьянчуга. Ей-Богу, это уже была чистая правда.

— Должно быть, еще что-то.

— Я хотела, чтобы мой рассказ выглядел максимально правдиво. Я сказала, этот пьяница назвал меня деткой.

Детка. Простое это слово могло вызвать проклятый сон и привести Дэйзи к воспоминаниям о дне, который она заставила себя забыть, о том самом дне, когда Джим сказал ей о ребенке Хуаниты, Так что все началось из-за Филдинга, из-за этого непредсказуемого человека, дружба с которым куда опаснее вражды. Вопросы без ответов стучали в голове, болтались в мозгу, как воздушные змеи без удерживающих их веревок. Что в первую очередь привело Филдинга в Сан-Феличе? Каковы его намерения? Где он сейчас? С ним ли все еще эта девка? Миссис Розарио так и не смогла ответить ни на один из них, но она ответила на самый главный, еще до того, как Джим его задал, — Филдинг видел ребенка, видел Поля.