Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

Он смотрел на косые следы ползущих по стеклу капель и думал о Дэйзи, бредущей по Лоурел-стрит в поисках потерянного дня, как будто день — это вещь, забытая в старом доме. К глазам подступили слезы любви, жалости и беспомощности. Он больше не мог уберечь Дэйзи от того, что ей предстояло узнать об отце, о чем ей так больно будет думать всю оставшуюся жизнь. Но он знал: он должен попытаться во что бы то ни стало остановить ее.

— Джим, нельзя, чтобы она узнала об этом теперь, — сказала Ада Филдинг, а он ответил:

— Это неизбежно.

— Нет, Джим, не говори так.

— Тебе не стоило ей врать с самого начала.

— Я сделала это для ее же спокойствия, Джим. Если бы у нее родились дети, они могли бы быть похожи на него. Это бы ее убило.

— Люди не умирают так легко.

Только сейчас он в полной мере почувствовал справедливость этих слов. Он умирал каждый день, каждый час всю прошедшую неделю, но впереди еще оставался долгий путь мучений.

Харкер несколько раз моргнул, пытаясь стряхнуть накатившиеся слезы, потер глаза кулаком, словно хотел наказать их за то, что они слишком много видели или, наоборот, слишком мало и слишком поздно. Когда он снова открыл глаза, Дэйзи шла вниз по улице, почти бежала с непокрытой головой, в развевающемся на ветру плаще. Она казалась возбужденной, переполненной счастьем, как ребенок, идущий по краю пропасти и знающий, что не будет ни оползня, ни случайного камня, который может подвернуться под ногу.

С карманами, полными вот этих самых камней, он вышел из машины и перешел через улицу, наклонив голову, чтобы защититься от ветра.

— Дэйзи!

Она испуганно вздрогнула, как будто ее окликнул совершенно незнакомый человек. Узнав его, она не сказала ни слова, но он отчетливо увидел, как счастье и возбуждение исчезают у нее в глазах, так меняется лицо человека, истекающего кровью.

— Дэйзи?

— Ты следил за мной, Джим?

— Нет.

— Но ты здесь?

— Ада сказала мне, что у тебя встреча с… — тут он сделал паузу, не желая произносить имя Пинаты, иначе тень за окном стала бы обретать плоть и кровь, — в его конторе. Я прошу, Дэйзи, поедем домой. Если ты хочешь, чтобы я начал умолять тебя, я готов.

— Это ничего не изменит.

— Я все равно должен попытаться, ради тебя самой.

Она отвернулась, на лице скептическая усмешка, скорее даже еле заметное движение губ.

— Как быстро люди готовы делать что-то ради меня, а не ради самих себя.

— У живущих одной семьей все общее. Это невозможно разделить на твое и мое вот так просто.

— Тогда перестань твердить, что это делается ради меня. Если ты хочешь сказать, что во имя спасения нашего брака, так и скажи. Хотя прозвучит куда менее благородно, верно?

— Пожалуйста, оставь иронию, — попросил он устало, — речь идет о слишком важном.

— Так о чем идет речь?

— Ты не понимаешь, к какой ужасной катастрофе приближаешься.

— А ты понимаешь?

— Да.

— Ну скажи мне.

Он промолчал.

— Так скажи, Джим!

— Не могу.

— Ты видишь, как собственная жена приближается к пропасти, по твоим же словам, и не можешь ей сказать, что это значит?

— Не могу.

— Это имеет какое-то отношение к человеку, похороненному в моей могиле?

— Не говори так! — Он вскинулся. — У тебя нет никакой своей могилы. Ты жива, здорова…

— Ты не ответил на вопрос о Камилле.

— Я не могу на него ответить. Здесь замешано слишком много людей.

Она приподняла брови, на лице отразились одновременно удивление и ирония.

— Похоже, за моей спиной существовал какой-то гигантский заговор.

— Моим долгом было защищать тебя. Эта моя обязанность сохраняется. — Он взял ее за руку. — Пойдем, Дэйзи. Забудем все, что случилось на прошлой неделе. Сделаем вид, как будто ничего не было.

Она стояла молча. Барабанил дождь. Как просто было бы в эту самую минуту поддаться его сильной руке, пойти за ним через улицу, дать ему возможность отвести ее назад, в уютный и безопасный мирок. Они вернутся туда, откуда ушли: снова наступит утро очередного понедельника, Джим снова примется читать ей вслух статьи местных газет. Потянутся тихие, спокойные дни, и, если они и не обещают особых развлечений, катастроф в них тоже не предвидится. Боялась она только одного — вдруг ночью вернется ее сон. Она снова взбежит на утес и обнаружит под каменным крестом в тени дерева, известного всем лоцманам, незнакомца.

— Дэйзи, пойдем домой, пока еще не поздно.

— Слишком поздно.

Он смотрел, как она исчезает за дверью. Затем он перешел через дорогу и сел в машину. На тень, видневшуюся в освещенной комнате, Джим больше не смотрел.

Шум дождя, колотившего по черепичной крыше, был так силен, что Пината не услышал ни того, как Дэйзи шла по коридору, ни как она стучала в дверь. Пробило семь. Он три часа гонялся по городу за Хуанитой и Филдингом и наконец дошел до стадии, когда все бары и все люди кажутся совершенно одинаковыми. Он ощущал усталость и раздражение и, когда, подняв голову, увидел Дэйзи в дверном проеме, сказал зло и неприязненно:

— Опаздываете.

Он ждал, он очень надеялся, что она взорвется в ответ и даст ему возможность выпустить пар до конца.

Но она лишь холодно ответила:

— Да. Я встретила у входа Джима.

— Какого Джима?

— Моего мужа. — Она села, откинула со лба рукой мокрые волосы. — Он хотел, чтобы я вернулась с ним домой.

— Что ж вы не вернулись?

— Дело в том, что сегодня днем я выяснила некоторые факты, свидетельствующие в пользу нашего расследования. Мы на правильном пути.

— Что это за факты?

— Мне не очень легко и довольно неприятно рассказывать вам об этом, особенно о женщине. Но вам ведь необходимо знать, чтобы планировать наши дальнейшие действия.

Она несколько раз моргнула. Пината не знал, что тому виной — яркий свет горящих в комнате ламп или подступившие слезы.

— Между нею и Камиллой существует какая-то связь. Я уверена: Джим знает, в чем тут дело, хотя он никогда в этом не признается.

— А вы его спрашивали?

— Да.

— Он дал понять, что был знаком с Камиллой?

— Нет, но я думаю, что был.

Бесстрастно она рассказала ему о событиях прошедшего дня: как она обнаружила корешки чеков в столе Джима, про звонок Мюриэл, сообщившей про поездку Филдинга, о своей беседе на причале с Адамом Барнеттом и, наконец, о встрече с Джимом. Он внимательно выслушал, ничего не комментировал, только ходил по комнате, с силой вбивая в пол каблуки туфель.

Она закончила, и он спросил:

— О чем было письмо в розовом конверте, про которое вспомнила Мюриэл?

— Судя по дате, только об одном — о Хуаните и ее ребенке.

— Это и привело его сюда?

— Да.

— Но почему через четыре года после того, как это случилось?

— Может, тогда у него не было никакой возможности как-то воздействовать на происходящее, — Дэйзи попыталась заступиться за отца. — Я знаю, он хотел помочь.