Владимир Прядко - Нам подскажет земля

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант,— лихо козырнул запыхавшийся милиционер. — Узнаете?

— Ба! — радостно воскликнул Тимонин,—Степан Гаврюшкин! Здорово, ротный комсорг! — Он сгреб в объятия своего однополчанина и принялся,хлопать его по спине, приговаривая: — Вот так встреча! А ты все такой же франт, удалой пехотинец... Каким ветром сюда?

— Да так вот, — улыбнулся Степан. — Случай привел...

— Ну-ну, рассказывай.— Борис нетерпеливо тронул Гаврюшкина за рукав. Ему очень хотелось узнать, как его бывший подчиненный устраивал свою жизнь после армии, чтобы посоветоваться, ведь однополчане — все равно что побратимы.

— Не знаю, с чего начать...

— Обожди,— перебил Тимонин.— Давай присядем, в ногах даже у пехотинца правды нет.

Они выбрали пустовавшую скамейку, сели. Тимонин вынул портсигар, протянул Гаврюшкину.

— Закуривай, сержант милиции.

— Спасибо, не курю.

— Молодец! — похвалил Борис, зажигая спичку.

Степан положил ногу на ногу, поправил начищенный до глянца сапог и, нагнув голову, заговорил:

— Вот и вы, товарищ старший лейтенант, смеетесь, что я в милиции служу...

— Да что ты! — поспешно сказал Тимонин.— Откуда ты взял?

— Когда мы уезжали из полка, вы на прощанье хорошо сказали: «У нас нет должностей красивых и некрасивых...»

Тимонин почувствовал, что краснеет. Он опустил голову и занялся папиросой. А Степан продолжал все тем же, чуть обиженным, голосом:

— Но увидел другое. Когда надел милицейскую форму, знакомые стали избегать меня. А встретят — ухмыляются с этакой ехидцей, будто говоря: «Что ж ты. парень, от работы в милицию спрятался, в государственный карман сел? Нашел теплое местечко?» И торопятся поскорее уйти, бросают на ходу: «Пакеда, сержант милиции...»

Последние слова Тимонин принял в свой адрес и виновато произнес:

— Я ничего... без умысла... А меня... того... в милицию тоже...

Гаврюшкин удивленно взглянул на Тимонина, потом, поняв смысл сказанного, радостно заулыбался, заерзал на скамейке:

— Вы — к нам?! И молчите? Это ж замечательно, товарищ старший лейтенант! — Он хлопнул ладонью себя по колену, неуловимым движением сдвинул фуражку на затылок и стал вдруг прежним лихим пулеметчиком, которого знала не только третья стрелковая рота, но и весь полк. — Ей-богу, не пожалеете. Милиция — важнейшее дело. Она вроде контрольно-пропускного пункта. Но проверяют здесь не документы, а человеческие души. И если душа с червоточиной, ее хорошенько скоблят... Поверьте, замечательное это дело — очищать человеческие души.

— Философствуешь,— улыбнулся Тимонин.

— Жизнь научила,— просто сказал Степан и резко поднялся.— Одну минуточку, товарищ старший лейтенант. Вы пока покурите, а я займусь вот этим гражданином...

Борис огляделся, надеясь увидеть какого-нибудь развязного дебошира, которого должен успокоить милиционер. Но сквер был почти безлюден, лишь шагах в двадцати сидел на корточках белоголовый мальчишка в голубом матросском костюмчике и старательно засовывал под куст большой разноцветный мяч. К нему-то и направился Гаврюшкин.

— Ты как сюда попал, орел? — спросил Степан.

Мальчик повернул головку, поглядел на милиционера снизу вверх и опять занялся своим делом. Запихнув, наконец, мяч под куст, он встал, деловито отряхнул ручонки.

— Спрятал? — улыбаясь, снова спросил Степан.

— Да,—важно ответил малыш и направился к выходу из сквера.

— Постой, постой. А мяч кому оставляешь?

Мальчик остановился, серьезно посмотрел на милиционера и молча вернулся. Пока он доставал из-под куста свой мяч, Гаврюшкин повернулся к Тимонину;

— До нашей встречи я видел этого малыша в магазине напротив. Его мать стояла в очереди к кассе. А он наверное, сбежал. Сейчас я отведу его... Ну, достал? Вот теперь пойдем к маме. Тебя как зовут? Валерик? Молодец... А меня —дядя Степа, понял?

— А ты из книжки? — спросил мальчик.

— Почти что. Только, видишь, ростом укороченный, до светофора теперь не дотянусь...

Мальчик доверчиво улыбнулся и пошел рядом с милиционером. Они пошли через улицу, оживленно разговаривая. Степан внимательно следил за проезжающими автомашинами и предостерегающе помахивал рукой.

От магазина донесся радостно-взволнованный возглас.

— Валерка! Сыночек!..

Через минуту вернулся Гаврюшкин. В глазах у него, видимо, еще стоял белоголовый малыш: Степан мягко улыбался и молчал. Потом сел на скамейку, качнул головой, задумчиво проговорил:

— Красивое занятие — делать людям добро... Сейчас вот женщина за ребенка так благодарила, что даже неловко стало.— Он опять помолчал немного и повернулся к Тимонину:—А как там наш полк?

У Тимонина защемило сердце. Он сухо ответил:

— Поредел наш полк. Почти половина домой уехала...

— Да! — вдруг вспомнил Степан.— Извините, перебью. Я ведь на днях вашего дружка встретил здесь.

— Какого? — встрепенулся Тимонин.

— Старшину-сверхсрочника, что командира полка на «Победе» возил, помните? Вы с ним воевали, за границей были...

— Орлова? Никиту?

— Во-во! Его самого. Он меня с дежурства домой подвез. Опять на «Победе» ездит, возит какого-то директора фабрики. У него же, помните, три года назад несчастье случилось: жена ушла с годовалым ребенком, спуталась с каким-то проходимцем. Старшина демобилизовался. Работал на Алтае. Потом узнал, что бывшая его жена отравилась из-за того, что ее новый муж крупным преступником оказался. Старшина кинулся разыскивать своего сына. Где только ни мотался. И вот нашел здесь, в детдоме. Теперь живут вдвоем. До смерти рад старшина...

— Не женат?

— Воздерживаюсь пока, говорит. Но я так понимаю: сыну мать нужна.

Тимонин зажег папиросу и, с наслаждением затягиваясь дымом, взволнованно проговорил:

— Да... ну, спасибо тебе, Степан. Хорошую ты мне новость рассказал. Значит, шофером директора фабрики?

Гаврюшкин рассмеялся:

— Я сегодня уже дважды «спасибо» заработал, значит, два добрых дела сделал. А день только начался. Не плохо, верно, товарищ старший лейтенант? А вы еще раздумываете: идти к нам или...

Степа« не договорил. Его внезапно перебили — рядом раздался строгий голос:

— Ах, вот она, моя милиция?!

Возле скамейки, опираясь на почерневший от времени, отполированный до блеска посох морщинистыми, со вздутыми жилами руками, стояла дебелая старуха. Седые волосы, несколькими прядями выпавшие из-под белого в крапинках платка, придавали ей воинственный, даже свирепый вид; выцветшие, бледно-голубые глаза под насупленными бровями метали искры. Казалось, она вот-вот поднимет вверх свой посох и начнет «разговаривать» им...

— Так вот где ты, блюститель порядка?! — зло повторила старуха, не меняя позы. — Сидишь и лясы точишь?