Владимир Прядко - Нам подскажет земля

Василий Вакулович остановился у окна, отдернул портьеру и долго смотрел на потонувший в огнях ночной город.

В коридоре послышались тяжеловатые шаги, глухой кашель, и в дверь без стука вошел начальник управления.

В одной руке он держал дымящуюся папиросу, в другой — пачку «Казбека» и коробку спичек.

— Ждешь своих? — спросил он, усаживаясь на диван и раскладывая рядом папиросу и взятую со стола пепельницу.

— Жду, Максим Прохорович,— повернулся к нему Рогов.— Почему-то долго их нет...

— Когда ждешь, всегда кажется долго.

— Это верно.

Полковник вновь заходил по комнате.

— Да не мельтеши ты перед глазами!—сказал комиссар покашливая. — Небось, весь день из угла в угол топчешься, знаю тебя... И зря ведь, волнуешься.

— А вы-то, Максим Прохорович,— улыбнулся Рогов,— наверное, пятую пачку выкуриваете?

— Четвертую. В обкоме заседал, некогда было.

— Теперь спешите наверстать?

— Вроде бы.

— Пора бросать.

— Пробую. Вот как раскроем эти два убийства, так брошу.

— Я ловлю вас на слове.

— Согласен. — Комиссар чуть вздрагивавшими пальцами вытащил новую папиросу, чиркнул спичкой.

Рогов сел за стол, пододвинул к себе телефон: он ждал звонка. Обождав, пока откашляется почти невидимый в дыму комиссар, поинтересовался:

— Ругали в обкоме-то?

— Досталось.— Комиссар стряхнул пепел, откинулся на диване.— В городе слухов много в связи с этими убийствами. Говорят, на Кавказ откуда-то с севера приехала банда головорезов, которая проигрывает людей в карты, а потом убивает.

— Глупости!

— Мы с тобой знаем, что это глупости, а народ-то не знает. Вот и верит всяким грязным слухам. Чтобы опровергнуть этот вздор, надо быстрее раскрыть убийства и широко оповестить об этом. А главное — нам надо чаще беседовать с народом, рассказывать о нашей работе, тогда у нас появятся новые помощники. Кстати, ты, Василий Вакулович, когда выступал на предприятии в последний раз?

— Давненько,— покраснел Рогов. — Все некогда...

— А ты следуй совету Кирова: сними язык с плеча, и тогда время найдется.

— Я вот с комсомольцами занялся, из районного штаба...

Начальник управления вскочил с дивана, рубанул зажатой в руке папиросой:

— Правильно. В обкоме сегодня много говорили об этом. И знаешь, что решили? Организовать патрулирование улиц в ночное время. Группами. Из добровольцев. По опыту ленинградцев.

— Доброе дело.

— Конечно. Очень сильное профилактическое средство. Больше того, это же знаешь что? Передача некоторых функций государства в руки народа. Понимаешь? — Комиссар в волнении быстро прошелся по кабинету, бросил в пепельницу потухшую папиросу, закурил новую. — Народ сам себя готовит к коммунизму. Видишь, в какое время мы с тобой живем?..

И он улыбнулся, по-детски радостный и довольный. Глядя на него, заулыбался и Рогов.

Несмело, словно боясь нарушить радостную атмосферу кабинета, звякнул телефон, напоминая о суровых буднях. С губ Рогова мгновенно слетела улыбка. Он быстро снял трубку:

— Слушаю. Добре. Идите в штаб, я буду там...

Рогов встал.

— Ты уходишь? — спросил комиссар.

— Да комсомольцы зовут.

— Обязательно расскажи им о решении обкома.

— Добре. — Рогов посмотрел на часы.— Скоро наши вернутся, хотелось бы дождаться, но...

— Ты иди, — сказал комиссар,— а я немного посижу. Кстати, я газеты сегодняшние не успел просмотреть, вот ими и займусь...

Он забрал с дивана свои папиросы и пересел к столу Рогов посмотрел на его уставшее лицо, побледневшее от непрерывного курения, в мыслях ругнул себя за неосторожные слова: выходит, заставил комиссара остаться за начальника угрозыска. Теперь отговаривать его бесполезно.

Комсомольский штаб размещался по улице Мира в новом здании на первом этаже. Маленькая комната в конце коридора. Два стола буквой «Т», накрытые красными, в чернильных пятнах, скатертями, несколько стульев. В углу, возле двери — скамейка, на которую усаживали задержанных нарушителей общественного порядка. На стене напротив три большие полукиловаттные электролампы. Это «хозяйство» члена штаба редактора сатирической газеты «БОКС» Славы Мархеля, долговязого паренька в очках. На столе в вазе красивый букет. И трудно догадаться, что в этом букете искусно спрятан фотоаппарат. Стоит только сидящему за столом штабисту нажать снизу кнопку, как мгновенно зажигаются лампы на стене и мягко щелкает затвор фотоаппарата. Готово. А завтра уже фотокарточка задержанного хулигана будет «красоваться» в витрине «БОКСа», установленной на самой людной площади города, у кинотеатра имени Челюскинцев.

Сегодня в штабе шумно: суббота — активный день. За столом скрипит пером начальник штаба Володя Котенко — инструктор райкома комсомола. Вокруг него сгрудились комсомольцы с красными нарукавными повязками. Они только что вернулись с дежурства, еще не остывшие от пережитых волнений, оживленные, веселые.

— Из клуба хлебозавода прибыли,— докладывает рыжеватый ремесленник,— танцы там закончились, все разошлись...

— Задержали кого-нибудь чи ни? — спрашивает Володя Котенко, откидывая назад красивую шевелюру,

— Обошлось...

— А из нефтяного института е? Нэма?

— Здесь! — Из-за спин, приподнимаясь на цыпочках, громко отвечает невысокая, подстриженная по-мальчишески девушка.

— Скильки?

— Четверо. Да у кинотеатра трое, там последний сеанс идет...

— Маловато,— качает головой Котенко.

— Так у нас же каникулы,— оправдывается девушка, снова становясь на носки,— разъехались все...

— Понимаю,— соглашается Володя,— Ничего не зробишь. Як наступає лито, так дежурить некому...

У раскрытых дверей дымят сигаретами курильщики. Здоровенный парень, добродушно улыбаясь, рассказывает:

— ...А на танцплощадке, ребята, чудеса!.. Какой-то щуплый парень-задавака в канареечной рубашке залез на возвышение, где оркестр играет, и дает указания дирижеру: «Играй лезгинку!» Тот кисло улыбается, машет музыкантам. Играют. Чудеса!.. Канареечный поворачивает свою пьяную морду, выплевывает изо рта папиросу, орет: «Давай, братва, покажем класс!..» Такие же пьяные, как и он, дружки его начинают резвиться. Лезгинка сменяется чечеткой. А кругом стоят дюжие парни и, стесняясь друг друга, отворачиваются, шепчут что-то подругам. Чудеса!.. Полсотни парней ждут, пока трое или пятеро хулиганов вволю натешатся, отойдут на время в угол, а щуплый небрежно махнет дирижеру: «Гони фокс!..» Снова закружатся пары. Я спрашиваю одного из них: «Почему не вытолкаете в шею хулиганов?» А он: «Неохота связываться. Пьяные ведь, в драку полезут...» Мы с нашими ребятами ждем, что дальше будет. Хулиганы сидят кучкой, курят, громко смеются. Их обходят стороной. Опять щуплый парень поднимается на сцену, кричит дирижеру: «Стой, старик, прикрой шарманку!..» Тут уж мы не выдерживаем, подходим. Я спокойно говорю: «Прекратите хулиганить!» Музыка замолчала, стало тихо. Щуплый скорчил рожу, присел, переспросил: «Чаво?» И — дружкам: «Братва...» Ко мне медленно приближаются четверо, руки в карманах, обступают. Я запрыгиваю на сцену, хватаю щуплого сзади за его канареечную рубашку, приподнимаю и вежливо ставлю вниз, на пол. Хулиганы сразу скисли, когда увидели, что их обступает комсомольский патруль. Я улыбаюсь дирижеру: «Маэстро, марш!..» Чудеса!.. Танцплощадка хохочет, а мы выпроваживаем к выходу присмиревших хулиганов.