Андрей Акулинин - История одного преступления. Потомок Остапа

Стараясь не шуметь, Левин с Надеждой вошли в квартиру и тихо прикрыли за собой дверь.

– Снимай пальто, давай повешу, – сказал Левин и стал ухаживать за Надей.

С верхней одеждой они расправились быстро. Нижнюю стали снимать уже в комнате и класть ее на стулья. Комната была небольшой, от силы десять-двенадцать квадратов. Старый просевший диван, платяной шкаф с большим зеркалом на дверце, книжная полка, забитая книгами под завязку, а в углу стол-тумба, на которой расположился небольшой черно-белый телевизор и настенные часы с кукушкой – этот скромный интерьер комнаты напомнил Левину отчий дом.

Надя сняла только трикотажную кофточку, когда Левин оголился почти полностью. Она села на краешек дивана, не зная, как себя вести дальше: то ли раздеваться до конца, то ли как есть, в одежде, прилечь на диван и забыться. Она выглядела испуганно, непривлекательно. Он пожалел, что привел ее в этот дом. Но отступать было поздно, позади все мосты были сожжены.

– Давай скорей, раздевайся.

– И это? – она пальцем показала на футболку.

– Снимай все!

Словно полусонный ребенок, девушка разделась и застенчиво стала переминаться с ноги на ногу. Живот у нее заметно округлился и был бледным, с красноватыми рубцами от белья. Пупок напоминал лесной масленок.

Под ним неряшливо чернела щетина лобка. Треугольные груди наливались материнским молоком, темные соски набухли. Видя, с каким чувством ее рассматривает Левин, она сжалась и скрестила руки на груди, пряча самые интимные части своего тела. Некрасиво в ней было практически все: и кривоватые ноги, давно не подвергавшиеся эпиляции, и отвисающий животик, и невыразительное лицо. Но как ни странно, такой тип женщин возбуждал Левина. Если бы на их месте оказалась какая-нибудь красивая и фигуристая «мисс», скорей всего, он бы с позором потерпел фиаско. А с такими он чувствовал себя настоящим «мачо».

– Мне холодно, – неожиданно сказала она и, не меняя положения рук, снова уселась на диван.

Он вплотную подошел к ней и погладил ее по рыжей головке, пытаясь сообразить: каким образом можно заняться сексом с беременной женщиной без ущерба для плода и ее здоровья? Как всегда, она смотрела на него особым взглядом снизу вверх, доверчиво хлопая ресницами и как бы говоря: «Иди ко мне». Он наклонился, а она привстала. Их губы слились в поцелуе, а тела настолько прижались друг к другу, что зародыш затрепыхался и ножкой ударил по давящему мамин живот мужскому члену. Это ощутили и Левин, и Надежда.

– Ой, – весело сказал он. – Я почувствовал его. Это точно мальчик. Мужик ревнует.

Надежда погладила живот и нежно произнесла:

– Сынок, это же твой папа. Не серчай.

«Еще чего», – подумал Левин и стал гладить «гусиную» кожу ягодиц, запускать средний палец в расщелину между ними.

Беременность не располагала к глубоким проникновениям, и он находил и гладил эрогенные места, доставляя Надежде острое наслаждение. Она извивалась, постанывала и дрожала, не оставаясь в то же время пассивной. Ее мягкая рука обхватила напряженную плоть и стала ее массировать, пока партнер не вцепился в ее густые волосы, а потом словно боевой пловец нырнул вниз, прижался губами к жестким волосам и провел языком там, где соединялись гладкие бедра.

Надя была вынуждена до боли прикусить нижнюю губу и прошептать:

– Подожди…

Она слегка оттолкнула его от себя и легла на спину, а он сел перед ней на колени и зарылся лицом в нежные складки, ощущая языком чуть солоноватую плоть.

Через какое-то время ее распластанное тело неожиданно напряглось, бедра сильно сдавили голову и она, не в силах преодолевать блаженство, застонала. И тут же оттолкнув его, сжалась в комок, несколько раз судорожно сокращаясь.

– Теперь давай ты, – когда смогла расслабиться, произнесла она и взяла на себя роль ведущего, пока теперь уже Левин не застонал…

Как-то мне в руки попалась книга-эссе под названием «Опыты» французского философа Монтеня. [50]В ней я прочитал такие строки: «Раз мы ненавидим что-либо, значит, принимаем это близко к сердцу». Сегодня я неожиданно ощутил силу его афоризма на себе. Получилось это случайно. Я готовил документы, свидетельствующие о противоправной деятельности Левина для передачи их следствию. Обычная процедура для оперативных подразделений правоохранительных органов и спецслужб. Получив в свое производство документы, следователь изучает их и приходит к одному из трех выводов: возбудить уголовное дело, отказать в возбуждении или передать по подследственности в другой правоохранительный орган. В моем случае это была сущая формальность. Решение уже было принято. Оставалось за малым, все обобщить и разложить по полкам. Я так и делал: обобщал и раскладывал, пока в руки не попали материалы оперативно-розыскного мероприятия ПТП, больше известного как «прослушка» телефонов. Даже уехав из Н-ской области, Левин остался верен себе, продолжал одурачивать народ. Делал он это искусно, с размахом. Залезал в душу к человеку, копошился в ней, оставляя дерьмо, и уходил, вытирая об нее ноги. «Мразь», – сказал я и поймал себя на мысли, что ненавижу его. Осознал это так отчетливо, что почувствовал неприятный холодок в левой стороне груди. Для меня это было откровением, ведь за всю мою жизнь я ни разу раньше не испытывал подобного, даже на войне в непосредственном боестолкновении с неприятелем. Я видел в прорезь прицела своего подергивающего от стрельбы автомата, как замирает враг, как он падает, но не испытывал ничего такого, что испытываю сейчас. «Врагов надо ненавидеть! – учили меня в военном училище. – Ненавидеть и уничтожать!» Уничтожать я научился сразу, а ненавидеть… До сегодняшнего дня – нет!

Ненависть позволяет перебороть усталость, не чувствовать ее до поры до времени. Ведь она своего рода допинг, но работать на ненависти, так же, как и жить на допинге, опасно, того и гляди, «сорвешься с катушек», и тогда нечаянно-негаданно появятся чрезмерная подозрительность, вспыльчивость, желчность и еще бог знает что – атрибуты профессиональной деформации характера. Постоянное нервное и физическое напряжение, отрицательные эмоции, жалость к потерпевшим – все это, наслаиваясь одно на другое, не проходит бесследно для здоровья. А что делать?

Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой: «Надо скорее пресечь его противоправную деятельность, привлечь к уголовной ответственности и забыть». Этим я и займусь в самое ближайшее время…

Хоть и говорят, что статистика – от лукавого, но, как и в любой бюрократической системе, ее боготворят. Инспектора, периодически появляющиеся с проверкой, первым делом прибегают к ней, сравнивая ими же придуманные показатели с прошлыми периодами и с аналогичными показателями подобных структур в других регионах. Однако те, кто как раз эту самую статистику и делают, относятся к ней с пренебрежением, называя ее не иначе как «портянка». «Портянки» в российских спецслужбах появлялись и раньше, в бытность КГБ, но как-то не приживались, и в скором времени о них забывали, как о страшном сне. Хотя, чего греха таить, «портянка» – их детище, о чем свидетельствует книга легендарного разведчика Кима Филби [51]«Моя тайная война», в которой он повествует, как с помощью этой самой статистики и многочисленных планов сумел парализовать деятельность МИ-6 [52]на советском направлении.