Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

— Ты это… брось! — нерешительно стал сердиться Мустафа.

— Убийца — почти стопроцентно — мне известен. Сегодня я предполагаю сделать обыск в его квартире и сегодня же арестовать. Дела с совхозом тоже в активной стадии. Так что, Мустафа Иванович, все о’кей.

Начальство перестраивалось, но с некоторой натугой.

— Значит, я оставляю твои дела за тобой? — полуспросил-полусказал Мустафа. С явным, однако, облегчением.

— Конечно. Не хватало нам клевать на приманку, которую подкидывают преступники. Так?

— Так-то оно так… — непонятно согласился Мустафа и поднялся. Трудного разговора не состоялось, и начальник был доволен.

— Держи в курсе. Не нравятся мне твои методы, понимаешь. Паришь, понимаешь, в облаках…

Про надклассовость мышления не было сказано на сей раз ничего, но это и так начальнику было ясно как божий день.

Так. Савостьянов дерзнул. Тем хуже для него. Вот только вспомнить бы, что мне примерещилось там, во время «беседы-допроса»! Ах, как надо бы вспомнить! Только где уж тут! Витя передал из совхоза, что Химик засобирался в город. Предупредил директора, что не сможет быть на собрании. Соседку попросил присмотреть за женой, пока будет ездить. Назад обещался к вечеру.

Павел посмотрел на часы. Было без десяти пять. В 17.00 из совхоза отправляется рейсовый автобус в Н.

— Я — Первый. На пульте. Готов работать.

— Я — Второй. На месте. Готов.

— Третий готов.

— Четвертый готов.

Водитель не догадался поставить машину в тень, и вот теперь Павел задыхался от жары.

— …Стоит на остановке. Автобус на заправке. Важная деталь: грызет семечки.

— Я — Четвертый, интересуюсь, правда ли, что у Паши, говорят, нашли рак?

— Четвертый, ты — дурак! Кто сказал?

— Ты сбрендил, что ли, Четвертый? Я его вчера видел.

Павел взял связь на себя:

— Я Павел Первый. Внимание всем постам. Слухи о моей смерти, как говорил Марк Твен, несколько преувеличены. Можете работать спокойно, не отвлекаясь скорбными мыслями.

— Я — Второй. Ура!

— Я — Третий. Ура.

— Я — Четвертый. Гип-гип-ура!

— Я — на пульте. Растроган.

— Я — Второй. Автобус на стоянке. Химик сел. Второе кресло у окна, справа по ходу. Соседнее место свободно. Витя Макеев, загримированный под молодого человека, сидит сзади. Ковыряет в ухе. Наверно, передатчик сломался.

Внимание! Всем! Поехали…

Химика «повели».

— Я — Второй. Проследовали мимо населенного пункта Варваринский. Контактов нет.

…Приближаемся к «полям орошения». Не могу не отметить дивного аромата, разлитого в воздухе.

Стоп! Какая неожиданность. На остановке стоит Миша Поливанов и, что характерно, садится в тот же автобус.

Внимание! Интервью с нашим прославленным сотрудником, милейшей Альфой Центаврой. Говорите.

— Никаких контактов. Полдороги место рядом с ним вообще пустовало. Потом села тетка из соцгородка, я ее знаю. Мне показалось, что Химик волнуется.

Павел не выдержал и стянул с себя рубаху — казалось, что под машиной разведен костер.

— Третий! Можешь переходить на другое место.

— Четвертый, меняйся со Вторым. Начинается город. Всем внимание!

— Я — Третий. На месте.

— Я — Четвертый. Следую за автобусом.

— Я — Второй. Передал Четвертому. Следую на свой шесток.

— Я — Четвертый. Контактов нет.

— Второй прибыл на точку рандеву.

— Третий! Перебирайся на новое место.

— Я — Четвертый. Внимание! Химик вышел на остановке «Гастроном». Угол Чехова и Садовой. Идет в сторону центра.

— Второй! Быстро к парку.

— Третий! Перекрой Садовую от железнодорожной больницы.

— Я — Четвертый. Макеев говорит. Наблюдения не замечает, ведет себя спокойно, хотя и волнуется. Внимание! Переходит улицу возле универмага. Павел Николаевич!

Но Павел Николаевич и сам уже догадался.

— Второй и Третий! Быстро во двор за гастрономом. Там барак номер 24-а, во дворе — детская площадка. Кажется, он направляется туда.

— Четвертый! Витя! Успеешь опередить? Заскочи прежде него в коридор. Второй и Третий! Оставайтесь снаружи.

Павел отчетливо видел в воображении, как стягивается вокруг Химика невидимое кольцо наблюдателей, становится все уже и уже, и центр, вокруг которого сомкнулось кольцо, — все тот же злополучный барак, Красногвардейская, 24-а.

— Нич-чего не понимаю… — пробормотал он.

— Я — Четвертый. Макеев побежал дворами. Химик на левой стороне. Идет навстречу мне. Контактов нет. Миша следует за ним. Внимание! Он сворачивает во двор. Красногвардейская, 24-а, Меняю Мишу. Конец связи.

— Я — Четвертый. Провел от угла Чехова до Красногвардейской, 24-а. Никаких контактов. Наблюдения не замечает.

Но Павел уже не слушал его.

— Быстро! — сказал он водителю. — Красногвардейская, 24-а.

Он еще толком не знал, что будет сейчас делать, и что означает эта странная связь между Химиком и бараком, где убили Мартынову, но он чувствовал, что ему нужно быть сейчас там.

Машина воодушевленно взвыла форсированным мотором. Присела и рванулась. Павла заколотила веселая и злая лихорадка. Он чувствовал близкую развязку.

Второй и Третий сидели под грибочком на детской площадке. Перед ними на расстеленной газете лежали огурцы, сырок, хлеб. На земле стояла бутыль с вермутом.

— Приятного аппетита, — сказал Павел.

— Спасибо, — чинно ответил Второй с набитым ртом. — Они там. Он — в комнате номер шесть. Витя и Саша — снаружи.

— Давно?

— Три минуты от силы.

Павел побежал.

Он бы не мог объяснить внятно, почему он поступает сейчас именно так, а не иначе. «По наитию дуй до берега. Ищешь Индию — найдешь Америку…»

Быстро распахнул дверь шестой комнаты.

Химик сидел на корточках, спиной к нему, и шарил в подпечке.

— Не двигаться! Вы арестованы! — ликующим голосом крикнул Павел.

Узкая стариковская спина Химика окаменела. Потом вдруг стала мелко вздрагивать.

Химик обреченно уронил голову в колени — заплакал. Ему, видимо, было страшно повернуться.

Павел глядел пораженно. Не на Химика — на маленький пакет, завернутый в целофан. Пакет лежал на полу, рядом с печкой.

Теперь он вспомнил, что мимолетным подозрением осенило его давеча, в кабинете Савастьянова. Именно эти пакетики в несгораемом шкафу завотделом. Почему именно они насторожили его тогда? Он и сам не знал. Он и в глаза их раньше не видел.

Химик продолжал плакать, сиротливо сидя возле печки.

Павел подошел к нему.

— Ну хватит. Раньше надо было думать.

Тот повернул к нему несчастное, мокрое лицо.

— Я знал, я же знал, что этим кончится! Бедная Машенька, как она теперь будет?

Прохладный вечерний ветерок шевелил занавески. Окна были распахнуты.

Устраивался небольшой прием в честь дня рождения Таисии Черепановой, артистки облфилармонии.