Колин Маккалоу - Блудный сын

— Тогда назови мне имя, Милли.

— Я не могу, капитан. Я не знаю. Кто — то украл мой яд, и это не Джим, не Джим!

— Слово «тетродотоксин» может что — то означать для любителей подслушивать?

— Сомневаюсь, если только они не разбираются в животных ядах — змеиных, паучьих и тому подобное.

— Есть ли такие люди на факультете биологии?

— Должны быть, но я не знаю имен, и никто не приходил и не расспрашивал меня о тетродотоксине.

— Джим помогает кому — нибудь в написании докторской диссертации?

Милли пришла в ужас.

— Джим? Джим не умеет учить, и он — худший научный руководитель. Люди приходят к нему после написания диссертации. Его ученые коллеги с факультета общаются с Джимом так же много, как и президент с работниками кухни.

— Любопытно, что он не может учить или наставлять, но смог написать эту шикарную книгу для обывателей. Несоответствие получается.

— Бумага, Кармайн, бумага, — сказала Милли, улыбаясь каким — то своим воспоминаниям. — Что Джим способен написать на бумаге, он не может передать вживую. Книга — часть его самого, его личности. Докторские диссертации становятся для него камнем на шее. — Последняя фраза вызвала у Милли смех. — В основе твоих рассуждений есть определенные факты, Кармайн, но ты сильно преувеличил. На данный момент у меня имеется бунтующий муж. Он полагал, что реклама книги займет пару дней в Нью — Йорке, но теперь выяснил о месячном туре по стране. Он недоволен.

— Я могу понять, почему он недоволен, но есть один вопрос, который гложет меня: откуда все знают, что «Бог спирали» станет бестселлером?

— Как я поняла это со слов его редактора, Фулвии Фридкин, возможно предсказать судьбу научно — популярной литературы. Издатели оценивают, сколько экземпляров и какой научной литературы распродается полностью. Судьба же художественной литературы исключительно в руках божьих — никто не может предугадать ее популярность. Странно, но факт. Джима, несомненно, купят сотни тысяч, вот почему наш уровень жизни значительно улучшился. — Она наклонилась вперед и честно сказала: — Кармайн, я не становлюсь моложе и хочу завести полноценную семью. Для родителей со столькими дочерьми мама и папа очень обделены внуками. Как старшая, я хочу исправить этот недостаток.

— Никогда не мог понять призвание Лиззи, — заметил Кармайн, не испытывая желания сменять тему.

— Учитывая, какой она была необузданной, я тоже, — со смехом согласилась Милли. — Девятнадцать, пора полового созревания, а она уходит в монастырь кармелиток! Обет молчания и тяжелая работа.

— Я хорошо это помню. Сколько она уже там?

— Семнадцать лет. Но монастырская жизнь, даже у кармелиток, стала теперь гораздо легче. Лиззи кажется по — настоящему счастливой.

— Никогда не видел девушки красивее. Сильвестри, только в истинно женском обличье. Она бросила нашего безупречного Черутти, — вздохнул Кармайн.

— Думаю, Лиз нравится тишина и покой.

На этом разговор закончился.

Кармайн закинул обратно в новый дом Милли, сгорающую от нетерпения заняться дальнейшим обустройством, а сам вернулся в управление, не став мудрее за этот ленч. Это правда, что О’Доннеллы пророчили своим дочерям самую разную карьеру и никто из них не вписывался в принятые нормы. Милли была ближе остальных к идеалу ученого, но Энни, студентка медицинского колледжа Парацельса, того же возраста, что и ее кузина София, дочь Кармайна, представляла собой полную противоположность Милли. Энни — боевая, агрессивная и фанатично либеральная в политических взглядах. Плата за ее обучение стала решающим фактором в хронической нехватке денег у Патрика, но Энни не выказала ни грамма благодарности родителям, идущим на такие жертвы. Естественно, они с Софией друг друга терпеть не могли, не помогала здесь ни красота Софии, ни ее популярность, ни состоятельность.

«Энни нужен только миллион долларов, — говорила София сквозь зубы. — И вся эта либеральная галиматья тотчас забудется».

Расследование продолжалось уже почти две недели, а арест Уды Савович оказался единственным результатом тщательных поисков. Так как ее адвокатом стал великий Энтони Бер, она, вероятно, будет оправдана; обвинение строилось на косвенных уликах, и никто не застал ее за совершением преступления. То, что неумелый адвокат легко бы завалил, Бер использует в полной мере: неказистый вид подсудимой, положение прислуги в доме сестры, ее совершенную чужеродность. Присяжные уйдут совещаться и решат, что кто — то другой подложил эти две чертовы ампулы в тюбики из — под краски — как бедное маленькое создание могло сделать это своими крошечными корявыми пальчиками?

Все снова возвращалось к Джиму Хантеру. Теперь Кармайну и его команде предстояло опросить каждого члена этого огромного мира ученых — лаборантов, надеясь услышать упоминание о тетродотоксине, но не смея при этом проронить какую — либо информацию по делу. Бесполезная работа.

Вошла Делия, держа в руках телекс.

— От Лиама, — сказала она, протягивая его Кармайну. — И нет, я его еще не читала.

«Лечу ночным рейсом из Лос — Анджелеса, — писал Лиам, — и надеюсь, что никакие террористы на борту не потревожат мой сон.

Писать особо нечего, но, думаю, вы это предполагали заранее. Первое, Джон Холл просто был подвержен депрессии, без склонности к каким — либо маниям. Проведенные на Голден — Бич допросы показали замкнутого с самого детства мальчика: умник в школе, одиночка в колледже. Хорошо учился. Похоже, действительно любил Уиндовера, проводил со стариком все свободное время. Они много говорили о деревьях и лесопромышленности и о бумажном производстве.

Калтех для Джона стал первым местом за пределами Орегона и за пределами его знаний. Он поступил туда на год раньше Хантеров, в сентябре 1957‑го, но начал учиться на месяц позже них. Некоторое время Джон провел в реабилитационном центре в Сан — Франциско, но никто оттуда не признается в наличии каких — либо записей о нем. Однако, поговорив с парой давно там работающих санитаров, я услышал предположение в гомосексуальной подоплеке его депрессии. Но не нашлось никаких доказательств, что Холл когда — либо имел отношения с мужчиной. Только слухи.

Джон вернулся в Калтех в сентябре 1958‑го и в первую же неделю познакомился с Хантерами. После этого с ними не расставался. По словам его сокурсника, он был помешан на обоих Хантерах, но все считали, что его больше привлекал Джим, чем Милли. Возможно, в нем подозревали гомосексуальные наклонности из — за хрупкого телосложения и изящного лица.

После отъезда Хантеров в Чикаго Джон снова сорвался и несколько месяцев находился в Сан — Франциско в том реабилитационном центре. Потом Уиндовер Холл забрал его в Орегон и поместил в частную клинику, где ему, кажется, помогли. С 1963‑го он был более — менее в порядке, хотя и жил с Уиндовером.