Нина Васина - Правило крысолова

— Эй! — Он проводит ладонью у моего лица, я вздрагиваю, потому что впала в задумчивость. Он опять успел. Еще бы четыре секунды, и я должна была встать. Он всегда успевает. Сколько раз уже я ставлю сама себе подобные условия спонтанного эксперимента? Если он не позвонит через четыре минуты!.. Он звонит через три. Если он не поздравит меня до шести вечера!.. И посыльный приносит розы в пять сорок.

— Давай поедем ко мне и завалимся поспать дня на три, — предлагаю я, остановив его ладонь.

— Котенок, у меня дела. Нам нужно поговорить. Ты можешь говорить? Что с тобой? Депрессия? Я пожимаю плечами.

— Ладно, если ты плохо себя чувствуешь…

— Я отлично себя чувствую. Правда, мне пришлось ночью сидеть у гроба… — Взболтав осадок в чашке, я выплескиваю его на блюдце и уточняю:

— Возле двух гробов.

Не рассчитала. Коричневая жижа разлилась по столу. Я покосилась на официантку, та как раз удовлетворенно вздыхала, покачав головой: ничего другого она и не ожидала от девицы с синяком под глазом и в рваных джинсах. Ну и черт с ней. И на столе отлично видно, что меня ждет. Дальняя дорога, расставания и встречи. Встречи растеклись далеко, подмочив выстроченную вышивкой салфетку. Судя по торжественному лицу Павла, его предстоящий разговор — предвестник расставания.

— Инга, почему ты все время говоришь о морге, о покойниках, а теперь еще и о гробах?! — Снисходительно улыбнувшись, как после шалости непослушного ребенка, Павел промокает кофейный осадок.

— Это, вероятно, оттого, что я не воин. — Я удрученно киваю головой. — Вот если бы я была воином, то говорила бы о сражениях, победах, оружии…

— Послушай, может быть, я в твоей жизни ничего не значу, но я обещал принять решение о нас с тобой, и принял его.

— Ты разводишься с женой?! — Я так удивилась, что схватила вторую чашку и вылила осадок из нее. В этот раз точно попала, на блюдце. Ну вот, ничего здесь нет, легкие перемены в личной жизни, не более того. А уж если Павел решил официально поменять свою жену на меня, это не назовешь легкими переменами!

— Помолчи, дай я скажу, и перестань хулиганить. — Теперь и Павел покосился в сторону бдительной официантки. — Не воспринимай все драматично, но ты у меня не единственное утешение и расслабление в напряженных буднях. У меня есть еще одна женщина, с которой мне хорошо. Не так, как с тобой, это совсем другое, но все-таки…

— То есть это не жена? — тупо уточняю я.

— Нет. Жена — это свое, родное, а ты — экзотика, всплеск энергии, вихрь радости.

В этом месте я всмотрелась в Павла более внимательно, для чего придвинула поближе свое лицо к его — виновато-напряженному.

— То есть ты не считаешь меня слабой и требующей внимания убогонькой тихоней?

— Это ты — тихоня? — ухмыляется Павел. — Ты выдумщица, энергичная фантазерка, одаренная, талантливая личность и выносливый сексуальный партнер без комплексов!

Откинувшись на спинку стула, я наслаждаюсь нахлынувшим на меня чувством глубокого удовлетворения. Где-то далеко, на грани воспоминания о вынырнувшем из воды голом мужчине с красными лебедиными лапами в руках, заблудилась совсем другая характеристика. Но ту придумала женщина, кто знает…

— Если ты говоришь не о жене, то о ком?

— Эта женщина старше меня, давняя связь. Мы знакомы еще с института, она, собственно, сделала меня тем, кто я есть. Она меня воспитала. Определенный взгляд на мир, корректность в чувствах, образовательный уровень в области искусств, умение анализировать и добиваться своего в любых контактах — все это у меня от нее.

— Она — не фантазерка? — Я решаю выяснить все подробнее.

— Нет, — улыбается Павел и опускает глаза.

Его легкая стеснительность и нежность при воспоминании об этой женщине удивляют меня. Я никогда не видела на этом лице виноватого, растерянного выражения.

— Тогда, вероятно, ее не назовешь сексуальным партнером без комплексов?

— Это совсем другие отношения, пойми! Это другой мир, внутренний мир общения.

— А по каким дням ты ее посещаешь?

— В среду, — решительно отвечает Павел.

— Среда… А жена знает?

Он кивает, потом еще раз кивает, потом становится похожим на китайского болванчика.

— И про меня жена знает? — возбуждаюсь я. Он кивает и кивает…

— А эта женщина… Которая тебя воспитала, она про меня знает?!

Дернувшись, его голова решительно качается теперь уже не вверх-вниз, а из стороны в сторону.

— К чему эти вопросы, Инга? — Голова наконец остановилась и уставилась на меня увлажненными, вероятно, от одновременного воспоминания о трех женщинах сразу, задумчивыми глазами.

— Я подумала, вдруг ты захочешь, чтобы мы собрались как-нибудь втроем…

— Исключено. Я не хочу терять никого из вас, вы мне очень дороги, поэтому я решил…

— Слушай, — перебиваю я, заинтересованно подавшись вперед, — а кто тебе пришил пуговицу?

— Пуговицу? — Он удивленно осматривает себя где-то в области живота, а потом между ног.

— Вот эту пуговицу на пиджаке, вторую сверху!

— Не знаю, какая разница! Почему ты все время говоришь не о том? Дай мне закончить.

Собравшись и применяя для привораживания собеседника легкие движения ухоженных кистей рук (что должно, вероятно, свидетельствовать о его умении грамотно и не слишком навязчиво удерживать внимание), бдительно предотвращая попытки вопросов с моей стороны, не отрывая своих зрачков от моих, Павел заканчивает минут десять. За это время я успеваю справиться с болезненным удивлением от его внезапного откровения и даже сделать некоторые выводы:

— Пуговицу пришивала не я, значит, это была либо жена, либо духовная наставница Среда. Скорее всего — жена, я следую логике: для тела — я, для духа — Среда, для хозяйства — жена…

Жена знает обо мне — Субботе и о Среде… Среда знает о жене, но не знает обо мне… Я знаю о нас троих, это свидетельствует, что потребности плоти и бытовых удобств преобладают в мужчине над потребностями духа… Он не имеет понятия, кто пришил пуговицу, проявляя тем самым возмутительное равнодушие и убогость в восприятии нашего четырехмерного мира…

— Инга! Ты меня не слушаешь?

…Через час я разглядываю свою постель с наслаждением гурмана. Я люблю спать, люблю сны, никогда не боюсь просыпаться, а проснувшись, всегда радуюсь новому дню. И сейчас, стоя совершенно голой перед большой — три двадцать на три — кроватью, с капельками воды на теле после теплого душа, я расставляю руки в стороны, становлюсь на цыпочки и падаю лицом вниз на покрывало. Матрац подо мной дергается, подбрасывая тело, потом я катаюсь туда-сюда, захватив край покрывала, и оказываюсь в разноцветном шелковом коконе. Дернувшись несколько раз, убеждаюсь, что тело достаточно сковано. Это у меня с детства. Я всегда заматывалась в одеяло, чтобы не улететь во сне и не заблудиться. Последнее, что я делаю, — запоминаю, что за окном — вторая половина дня, пасмурно, там сентябрь срывает в судороге своих последних дней листья с деревьев, как ненужные уже объявления о приходе осени. Не успеет…