Нина Васина - Правило крысолова

Я приготовилась утешать заплаканную, потерявшую надежду найти попугая соседку и страшно удивилась, когда увидела ее, накрашенную, улыбающуюся, разодетую и залитую духами так, что сладкая удушливая волна просочилась сквозь дверь раньше, чем щелкнул замок, — со стуком ее каблучков.

— А я вот… Ваш попугай. — Я показываю рукой на раскорячившуюся у моих ног птицу.

Соседка с недоумением и брезгливостью разглядывает того, за чье возвращение она раньше титуловала меня “подарком господа”.

— Послушайте, — прикрыв дверь, шепотом просит она. — У меня гости. А эта птица, даже когда была здорова, набрасывалась на каждого незнакомого мужчину, представляете?

— Еще как представляю!

— Вот и прекрасно, вы не могли бы пока взять его себе и положить… ЭТО куда-нибудь в тазик в ванной, а я позвоню попозже и узнаю, где их усыпляют. Ладно?

Он же все равно какой-то покалеченный, да? Такие жестокие люди стали, такие жестокие!..

Тяжело дышащий попугай, опирающийся на расставленные в сторону крылья, и я с мокрыми волосами, кое-как обернутая полотенцем, застываем у закрывшейся двери.

— Пойдешь ко мне или сдохнешь здесь, под дверью, чтобы лежать немым укором? — интересуюсь я, покосившись на лифт. Он ползет вверх.

Потоптавшись, попугай медленно тащится к моей двери, я подхватываю его под брюхо и забегаю в квартиру.

— Инга! Иди ко мне. Сядь. — Бабушка похлопывает ладонью по кровати. — Я что-то тебе скажу. Ты не должна пугаться, если в ближайшем будущем останешься одна с детьми.

Я молчу.

— Мы с Питером скорей всего отправимся в дальний путь на следующей неделе. Я молчу.

— Мое тело меня подводит, я стала забывчивой и плохо соображаю. Лучше не дожидаться, пока превращусь в требующее ухода растение.

— Я хочу, чтобы ты была рядом со мной в любом виде! — Мои нервы не выдерживают. — Я согласна кормить тебя с ложечки и возить в коляске сколько угодно времени!

— Не будь эгоисткой, детка. Ради собственного спокойствия ты предлагаешь мне утешать тебя еще лет десять видом собственной старческой беспомощности? Нет уж, уволь.

— Это ты эгоистка! — Я залилась слезами. — Хочу — живу, пока нравится, а надоело — покончу с собой, да?! Я тебе не позволю! Ты не имеешь права! Постой… Я знаю, что воины не могут покончить с собой!

Ну да, я это помню! Они должны умереть либо в честном бою, либо от ран в собственной постели!

— Не реви. Я умру от ран в собственной постели.

— Убью любого, кто посмеет нанести тебе хотя бы одну рану! — заявляю я и добавляю самоуверенно:

— Любым предметом.

— Детка, я получила свое за последние две недели. Мне уже не оправиться. Раны так глубоки и тяжелы, что лучше нам попрощаться, пока я в своем уме. Это то, что копошилось подо мной? — Бабушка показывает пальцем на залезающего на кровать попугая. Он ползет, хватаясь за матрац лапами и цепляясь клювом. Взобравшись, стоит несколько секунд, покачиваясь, и падает рядом с бабушкой на бок, поджав лапы к животу и скорчив длинные когтистые пальцы.

— Я всегда думала, что мое сердце белое и умеет летать. — Бабушка протягивает руку и трогает перья. — Видишь, что с ним стало… — Она закрывает глаза.

Я сижу рядом почти два часа, иногда задерживая дыхание, чтобы в тишине послушать ее, прерывистое. Проснувшись, бабушка угодила глазами в фотографию на стене, где долговязый подросток Питер держит на коленках веселую улыбающуюся девочку Золю с косичками.

— Мне пора. — Она села. Завозился попугай. Потягиваясь, он вытянул ноги и растопырил пальцы. Я пощекотала было твердокожую пятку, но попугай ловко ухватил мой указательный палец и слегка сжал его клювом, предупреждая дальнейшие попытки любой близости.

В ожидании вызванного такси мы пили чай на кухне, и бабушка развеселилась, глядя, как попугай, прохаживаясь туда-сюда по кухне, несколько раз наступил мне на ногу, а не получив внимания, стал дергать клювом за рубашку.

— В детстве ты подобрала раненую ворону. — Бабушка погладила мою щеку и подняла попугая с пола к себе на колени. — Лечила ей крыло, гуляла по двору. Это была огромная черная птица, и вы подружились, а когда ворона начала летать, она приносила тебе всякую всячину вроде высушенного солнцем черепа кошки, серебряную ложку, всю в земле, пятак прошлого века. Я думаю, это был ворон.

— Он улетел? — Я подвинула к краю стола печенье. Попугай поковырял его клювом.

— Нет. Он убил парочку цыплят, и Питер от него избавился.

— Тебя послушать, так дедушка Пит, совсем не воин, только и делал, что кого-нибудь пришибал!

— Я этого не говорила. Он действительно весьма далек от воина, но мужскую работу выполнять умел, этому я его обучила. Я вообще всему его обучила. — Бабушка загрустила и потерялась глазами в проеме окна — там, за стеклом, пошел снег.

— Мне пора. — Она встала на звонок в дверь, посадила попугая на стол, и тот сразу же полез клювом в ее чашку. — Поеду, а то как бы Питер не подрался с Лорой.

— Представляю. — Я фыркнула.

— Тебе нужно отдохнуть. Ты плохо выглядишь. Есть где отдохнуть?

— Да. Я поеду с тобой, заберу детей, и мы с ними завалимся в одно место отдохнуть.

— Ну что ж… Отдохнешь — и за работу.

— За работу?

— Надо найти деньги. У тебя неделя. Потом федералы поймут, что я их обвела вокруг пальца…

— Как? Разве ты сегодня не сделала все, чтобы федералы сами нашли деньги?!

— Я сегодня сделала все, чтобы ближайшую неделю они искали их до посинения. Они выяснят, кто из двоих — Владик или Эдуард — приходил к Ханне по понедельникам. Проведут допросы с пристрастием и выявят сообщника — человека из “наружной” слежки. Опять проведут допросы, потом опять… Но ничего не узнают.

— Почему?.. — Я чувствую, как по спине ползут мурашки.

— Потому что те, кто отрезал моей дочке и зятю головы, не знают, где деньги. А федералы припишут их незнание скрытости и будут лезть из кожи вон, чтобы все выяснить.

— А зачем они тогда их отрезали? — В ужасе я смотрю, как бабушка надевает пальто в коридоре и буднично копается в карманах.

— Ну, они их отрезали, я думаю… Так, паспорт на месте, газету я отдала… Они их отрезали, чтобы отправить семье. В целях устрашения. Потому что, как ни крути, дети — единственный след к деньгам.

Я — за рулем, Антон и Лора ругаются на заднем сиденье, “дворники” не справляются с налипшим на стекла мокрым снегом, звонит мой мобильный, я все еще не купила наушники к нему, чтобы разговаривать за рулем, уже смеркается, а я плохо помню дорогу.

— Ахинея, только что узнал, что тебя выпустили! Подваливай на вечеринку в клуб сумо, повеселимся!

— Не хочу.

— Я сниму столько толстых задниц, что их хватит потом на весь архив! А ты видела когда-нибудь пальцы на ногах у борцов сумо?!