Виктор Пронин - Смерть в своей постели

— Что в Югославии? — спросил Пафнутьев нарочито громко.

И заметил — вздрогнули строители, опять друг на дружку взглянули — дескать, как быть, что отвечать?

— Бомбят, — вяло отмахнулся Вохмянин.

— Хоть изредка сбивают самолеты-то? — с надеждой спросил Пафнутьев.

— Об этом ни слова, — опять ответил Вохмянин. — Как в начале бомбежек сшибли невидимку, так до сих пор никак не попадут.

— С двадцати километров бомбят, — сказал Пафнутьев. — Не дотягивают их ракеты. Слабоваты.

— Мы, наверное, пойдем. — Вулых поднялся. — Поздно уже.

Оба строителя уже направились к выходу, но Пафнутьев их остановил. Широко расставив руки, он перехватил строителей и чуть не силой затолкал обратно в кресла.

— Ни в коем случае! — сказал он. — Чтобы вы из-за меня портили себе вечер?! Да ни за что! Опять же, у вас, я смотрю, и виски не допито, а? Вы всегда столько добра в стаканах оставляете? Худолей! — обернулся Пафнутьев в сторону прихожей и заставил войти замешкавшегося эксперта. — Посмотри, сколько дорогущего виски они оставляют в стаканах, не допивая? Скажи, так бывает в жизни?

— Никогда! — твердо произнес Худолей. — Так бывает только в смерти.

— Это в каком же смысле? — с улыбкой обернулся из кресла Вохмянин.

— В прямом, только в прямом, — ответил Худолей. — Ни один настоящий мужик, пока он жив, пока бьется его блудливое сердце, пока ясен похотливый ум, пока бежит по его жилам горячая непутевая кровь, не поднимется из-за стола, на котором осталось вот это! — Худолей картинным жестом, в гневе от увиденного, показал на два стоявших рядом стакана, из которых пили строители, — в каждом из них было не менее, чем по трети виски. — Если же эти люди, — Худолей скорчил презрительную гримасу, показывая, как неприятно ему говорить о безнравственности, — встали из-за стола, бросив виски, — лицо Худолея сделалось одухотворенным, будто он говорил о самых больших ценностях, доступных человеческому духу, — значит, были у них причины уважительные, срочные, а может быть, даже и противозаконные! Ну?! — резко обернулся Худолей к побледневшим шабашникам. — Признавайтесь!

— В чем? — дружно спросили оба осевшими голосами.

— Что заставило вас бросить это богатство?

— Так, вроде, хватит… Уж выпили…

— Вы всегда столько оставляете?

— Так уж получилось… Не всегда, конечно… Мы и пьем-то не часто, а уж виски…

— Вот! — вскинул Худолей указательный палец вперед, как бы пронзая им насквозь Петришко. — Вот! — повторил, пронзая второго и пригвождая обоих строителей к позорному столбу. — Павел Николаевич! Ты бы оставил столько виски в стакане, если бы тебя угостили на халяву?

— Ни за что! — заверил Пафнутьев.

— Что же делать, — бормотал Петришко, оглядываясь на приятеля.

— Придется допить, — улыбнулся Худолей, обессиленно падая в кресло. На вспышку красноречия ушла вся его небольшая, в общем-то, энергия. Поняв состояние эксперта, Вохмянин плеснул ему в свободный стакан остававшееся в бутылке виски. И только тогда Пафнутьев заметил, что его жена, объячевская домоправительница, куда-то незаметно исчезла.

— Где ваша жена? — спросил он.

— Я отправил ее спать, — ответил Вохмянин. — Нечего ей здесь с мужиками толкаться.

— Как бы мне с ней поговорить?

— Может, утром? А то ведь она того… Вместе с нами слегка поддала… Вряд ли ее показания могут иметь какой-то интерес, какую-то доказательную силу, — усмехнулся Вохмянин, явно довольный тем, что ему удалось под шумок худолеевских речей умыкнуть жену от следователя.

— Ну, что ж. — Пафнутьев выглядел растерянным, понимая, что его обвели вокруг пальца. — Вроде бы, и закат еще не кончился, и ночь не наступила…

— Мы рано ложимся. — Вохмянин был неуязвим, и на все попытки Пафнутьева поговорить с его женой у него мгновенно находились свои возражения.

— Вы давно с ней здесь живете? — спросил Пафнутьев, понимая многозначность своего вопроса, сознавая, как много на него можно дать совершенно пустых ответов. Но слова Вохмянина были самыми неуязвимыми.

— С самого начала, — ответил телохранитель.

— Начала чего?

— С тех пор, как строительство дома вышло из нулевого цикла, и появились стены, крыша, полы… С тех пор, как Объячев пригласил меня в качестве телохранителя, а Катю… — Вохмянин на секунду замялся, — кухаркой, домоправительницей… В общем, на ней было все хозяйство дома… Кормежка строителей, расчеты с экскаваторщиками, выяснение отношений с соседями, которые все норовили сдвинуть заборы в нашу сторону… А деловая переписка, документация, организация деловых встреч с поставщиками… — Вохмянин расчетливо начал перечислять уже обязанности секретарши. Он чувствовал, что его прервут, и не возражал, поскольку, произнеся последние слова, сам замолчал, в ожидании когда Света вскрикнет гневно и возмущенно. И действительно, красавица вскочила из своего кресла, слегка хмельная и от этого, как заметил Пафнутьев, еще более прекрасная, нежели утром. Она резко поставила свой, тоже не допитый стакан с виски на стол и, выйдя из-за кресла, остановилась перед сидящим телохранителем.

— Как вам не стыдно! — воскликнула она звонко, но не истерично, не визгливо. Юшкова прекрасно владела собой, и Пафнутьев заметил, как она бросила на него взгляд, пристальный и твердый, — похоже, надеялась на поддержку.

— А мне стыдно, — спокойно сказал Вохмянин, не отрывая взгляда от пылающих нефтехранилищ Сербии, которые доблестные натовские пилоты продолжали бомбить с какой-то идиотской методичностью.

— За что вам стыдно? — спросила Света растерянно, Вохмянин ответил не так, как она ожидала.

— О, милая девушка, — протянул телохранитель, вытягивая перед собой ноги и скрещивая их чуть ли не в двух метрах от кресла. — Если я начну перечислять все поводы, но которым мне бывает стыдно… Это займет много времени. Не думаю, что мое перечисление всем будет так же интересно, как и вам. — Вохмянин подмигнул Свете, дескать, милочка, мы-то с тобой прекрасно все понимаем, мы-то знаем, о чем идет речь, и нам нет надобности пудрить друг другу мозги.

Пафнутьев молча смотрел на эту сцену, не представляя, как ему поступить. Все это могло выглядеть невинной перебранкой людей, которые не очень любят друг друга, но вынуждены жить под одной крышей. Так бывает в квартирах, в конторах, да что там — в трамваях схватываются люди, которые видят друг друга минуту-вторую и успевают за это время проникнуться такой ненавистью, что готовы на все, убить готовы, а, выйдя на остановке, шарят по карманам в поисках валидола, потому что без валидола могут тут же помереть. А у этих было время, чтобы их чувства вызрели, определились не только на мимолетных впечатлениях, а с убеждениями и выводами.