Лев Гумилевский - Собачий переулок[Детективные романы и повесть]

— Нет, нет, нет!

Он положил руки на локотки кресла, точно собирался подняться на них.

— А когда мужчина понадобится, так ты позовешь кого-нибудь?

— Ну конечно, позову!

Буров встал.

— Вера! — разделяя слова, сказал он. — Вера! Я не уеду так просто, как ты думаешь. Я не могу так уехать.

Он сел снова, как будто для того только и вставал, чтобы произнести выразительные эти и не очень понятные слова.

— Да не уезжай. Мне-то что до того?

Буров посмотрел на нее сумасшедшими глазами, силясь досказать ими то, что осталось скрытым в других словах.

Но Вера не заметила его взгляда — за дверью послышались шаги и стук.

Она сжала виски, посмотрела на своего гостя, потом на бессильно распростертую на постели книгу, прошептала:

— Невозможно заниматься!

— Кто это?

— Ну Хорохорин, конечно!

Он встал и быстро запер дверь на крючок.

— Не смей открывать!

Вера взглянула на него с угрозою. Он шатнулся к ней, но сейчас же махнул рукою бессильно.

— А, все равно! Прощай! Я выйду здесь!

Он прошел к шкафу и, раздвигая висевшие там по стенам платья, открыл противоположную дверь. Вера с досадою захлопнула шкаф, затем скинула крючок с двери, схватила книжку и, уткнувшись в нее, крикнула:

— Входите же!

Дверь растворилась с быстротой вихря — вошла Зоя Вера взглянула на нее и расхохоталась.

— А я думала — Хорохорин! — вздохнула она с облегчением и поцеловала взволнованную подругу.

— Я только на одну минуточку! — еще не отдышавшись, проговорила Зоя. — Я только узнать: прислали мне мои вещи из дому?

Вера улыбнулась.

— Письмо пришло тебе, а вещей не приносили!

Зоя стиснула губы, но тотчас же сделала равнодушное лицо и заговорила о другом.

Управление уголовным розыском помещается у нас в центральной части города на Бабушкином взвозе и занимает бывший князя Куткина особнячок. От Бабушкина взвоза до Собачьего переулка ходьбы всего несколько минут, но это короткое расстояние, как чувствовал Петр Павлович Осокин легло между ним и дочерью, после ее ухода из дому, непроходимой бездной.

Приходя на занятия в угрозыск, Осокин, прежде чем приступить к работе, с затаенным злорадством неизменно заглядывал в окно, точно полагал украдкой, сквозь самые стены домов, увидеть раскаяние дочери. Но так как он ничего не видел, кроме крыш, труб да появившихся в самое последнее время на крышах антенн, а от дочери ничего, кроме коротенькой записки с просьбой доставить в Собачий переулок, дом 6, кв. 9, ее собственные вещи, не получал, то со вздохом и усаживался за свой стол.

Явившись в седьмом часу вечера (в угрозыске у нас занимаются и по вечерам) и в тот замечательный день, который потом так взволновал не только наш город, но и весь Советский Союз, Осокин по обыкновению заглянул в окно и с обычным вздохом сел на свой высокий стул под плакатом «Субинспектор [8] Бывший помощник инспектора. 2-го района».

Дочка ваша еще не вернулась? — спросил его, не поднимая глаз, субинспектор 4-го района, сидевший напротив Он заранее знал ответ сослуживца и спрашивал вместо вечернего приветствия.

— Нет, сердито барабаня по столу, ответил Осокин, — нет! И известий нет?

— Известия есть! — сказал неожиданно Осокин, и тот изумленно поднял на него глаза

— Какие же, Петр Павлович?

— Вещи потребовала! Вещи ее собственные, то есть там платьишки да бельишко… Да главное, видите ли, книжки кое-какие! И адресок сообщает: действительно, как мне и говорили, в Собачьем переулке, у какой-то подружки

— Это в вашем, значит, районе?

— Так точно. Даже и дом этот знаю и квартиру был по одному дознанию

Заявителей в комнате еще не было, и говорить о семейных делах можно было с полной откровенностью.

— Вещишки-то отослали? — равнодушно спросил субинспектор 4-го района.

Осокин вдруг нахмурился.

— Вот уж этого я, извините, не понимаю Раз она свою собственную жизнь начала и от отца отреклась, то какие у нас могут быть с нею дела? Наконец, раз твои вещи тебе нужны, то прогуляйся сама! У меня посыльных нет для этого, а сам я и стар и охоты нет! Все это я письмом ей ответил..

— Гордый вы очень, Петр Павлович, с детьми!

— Да, горд, ибо ее вырастил, вспоил, вскормил и могу от нее уважения требовать. Ей мои родительские чувства не нужны — так и она мне не нужна!

— Ну, это вы напрасно! Случись с ней что-нибудь прибежит она, вы и простите!

— Я?

— Да, вы, конечно!

— Никогда этого не будет! — обрезал Осокин и на ми нуту даже прекратил разговор.

Субинспектор взглянул на него с любопытством — в скучной служебной тишине семейная драма Петра Павловича уже давно стала предметом необычайного интереса

— И что вы ей такого сделали? — спросил агент, стоявший у окна, закуривая папиросу и располагаясь отдох нуть за болтовней. — Человек не злой..

Из кабинета начальника высунулась голова помощника

— Кто из агентов свободен?

— Кажется, Петров один! — ответил инспектор

— Прачкин где?

— На кражу ушел.

— А Брандт?

— На убийстве с утра!

— Пошлите Петрова мне!

Голова скрылась. Осокин усмехнулся.

— Видите ли, тайну моего прошлого обнаружили и дочери в вину поставили: дескать, происхождение!

— Это что же за тайна?

— Попом я был!

— Да ведь вы по своему желанию сан сняли!

Осокин пожал плечами и угрюмо ответил:

— Дочка-то, однако, у попа родилась. Теперь многие священство бросают, так что тут особенного?

— Это верно! — согласился субинспектор и, покачав головою, добавил сочувственно — И как это вы в попы попали? Совсем не похоже на вас!

А куда было из семинарии деваться? Отец плачет «Я стар, помирать хочу. Бери мое место!» Сам к архиерею ходил, выхлопотал. Я и обернуться не успел, как мне и невесту нашли, и поженили, и указ дали из консистории Вы и пошли?

— Как же тут не идти было? Прямо гипноз какой-то Да что идти! Я и до сих пор, может быть, в попах бы служил, если б жена не померла…

— Вера была?

— Какая вера, — махнул рукою Осокин. — Вера у редких была! А так что же? Не все ли равно, тем ли, другим ли пропитание себе добывать! А как жена померла родами, так тут я и задумался: как же это без женского пола жизнь прожить? Сошелся было с учительницей, а в деревне, знаете, в те времена как на такие вещи смотрели? Сейчас к архиерею — донос! Архиерей на меня — епитимью… Плюнул я, да и подал прошение о снятии сана!

В субинспекторскую комнату ввалился огромный рыжий человек с заявлением. Его лениво усадил к себе субинспектор 1-го района. Два других поближе подвинулись к Петру Павловичу, заинтересовавшись подробностями его биографии.

Он тихо им улыбнулся, поджег загасшую папиросу и продолжал

— Не пускали меня долго! Вызывали для увещевания три раза! Архиерей меня укоряет: «Вы подумайте, что о вас говорить станут!» А я ему отвечаю: «Эх, ваше преосвящен ство, вы вот и в сане, а послушали бы, что о вас говорят!» «Это верно!» — буркнул он и ушел! А на третий раз меня вызвали — я уже обстригся и штатское надел! Делать было нечего — сейчас же указ написали!