Амнон Жаконт - Последний из умных любовников

Может, именно из-за воспоминания о туннеле вдруг пришла в голову странная идея. Я стал обеими ногами в колею, согнул колени, присел, будто сижу в машине, и протянул руку в воображаемое окно. Рука уперлась прямо в странное дупло.

Я долго отгонял от себя мысль, что теперь знаю все наверняка. Понадобилось все время поездки в автобусе до города и половина рабочего дня в библиотеке, чтобы усвоить факт, очевидный каждому любителю третьесортных детективных фильмов: мать оставила что-то в дупле, а водитель, остановив на секунду машину, протянул руку, выхватил это «что-то» и поехал дальше.

Прервал мои размышления мистер Кэй. Проходя по залу каталогов, он приглашающе кивнул — мол, «загляни ко мне».

Выдумав какой-то предлог, я тут же побежал к нему. Стоило зайти, как он тотчас метнулся к двери и щелкнул замком. Выглядел он гораздо лучше, хотя черные круги под глазами и не исчезли. Он был куда более энергичен, и даже постоянное страдальческое выражение лица тоже как будто почти пропало. На столе перед ним лежал конверт, а в конверте — мой слайд.

— Как ты впутался в это дело? — спросил он без всяких предисловий.

— Да так, нашел… — ответил я, все еще надеясь обратить дело в шутку.

— Где?

Голос его звучал настойчиво и строго. Я промолчал.

— Ты знаешь, что означают буквы « TS » в правом верхнем углу?

— Нет.

— « TS » — это TOP SECRET , «совершенно секретно». — Он пошарил в ящике стола и извлек лист бумаги. — Твой чертеж относится вот к этой системе.

На листке был изображен беглый, неточный набросок какого-то большого механизма.

— Я срисовал это с правительственного обращения к техническим фирмам. В нем объявлялся конкурс на выполнение различных работ, связанных с неким секретным проектом. Засекреченные детали были опущены, но я кое-как их восстановил, по своему разумению, конечно…

Больше всего этот набросок напоминал какую-то большую турбину.

— Это что, мотор? — тупо спросил я.

— Нет. Это ракетный двигатель.

— Ракетный?!

— Да. «Ажитатор» или «агитатор», кто как произносит. Вообще-то он называется FM-40, но для сенаторов, утверждающих бюджеты, «ажитатор», видимо, звучит благозвучней. Об этой разработке много спорили в газетах, но ее техническая сторона до сих пор является государственной тайной. Я нарушаю закон тем, что рассказываю тебе об этом, ты нарушаешь закон тем, что держишь у себя слайд, ну а самый главный нарушитель — конечно, тот, кто его потерял.

Он снова поднял слайд на свет:

— Эта штука, что здесь изображена, сообщает ракете вращательный эффект. В результате та летит, крутясь вокруг собственной оси, как гигантский винт. Добавь к этому соответствующую боеголовку, и ты получишь…

— Но если проект засекречен, откуда вы все это знаете?

Мое недоверие, казалось, ничуть не обидело его. Видно, он все-таки очень хорошо ко мне относился.

— Я когда-то сам этим занимался.

— Разве вы инженер?

— Не совсем…

Мне ужасно хотелось расспросить, как он оказался директором библиотеки, что привело его в этот обшитый деревянными панелями, тесный и малопрестижный кабинет. Но были дела поважнее. Что делать с этим проклятым слайдом? Мистер Кэй, видимо, угадал мои мысли.

— Я бы на твоем месте немедленно его сжег и попробовал выбросить все это дело из головы, — негромко сказал он.

Именно так я и собирался поступить. Тревога за мать была куда сильнее любопытства к этим отходам отцовского шпионского ремесла. Видимо, выражение моего лица выглядело достаточно красноречиво, потому что он вдруг осторожно сказал:

— Мне кажется, ты чем-то сильно встревожен… Если тебе нужна какая-нибудь помощь… Или просто внимательный слушатель, может быть…

И он взглянул так, что я, уже собравшись было уйти, снова опустился на стул. Ты меня, наверно, поймешь: я был в полном замешательстве, некому было довериться, а я в самом деле нуждался в слушателе. Труднее объяснить, почему я выбрал именно его. Наверно, угадал в нем незаурядную личность. Была во всем его облике какая-то привлекательная противоречивость, обостренная чуткость соседствовала с отрешенностью от окружающей суеты, явный интеллект — с простотой поведения, стройность мысли — с непринужденной неряшливостью в одежде.

Как бы то ни было, я решил выложить ему все без утайки. Где-то в середине моего рассказа он достал из ящика чистый лист бумаги и принялся что-то на нем чертить. К концу беседы весь лист оказался расчерченным на клетки. Большинство их было заполнено. Во многих стояли вопросительные знаки. Он, разумеется, сразу догадался, что слайд имеет какое-то отношение к отцовским делам. Я пробовал это отрицать, но он только отмахнулся рукой:

— Твой отец находится здесь с официальным заданием, и это дает мне основание предположить, что слайд появился у него не случайно. Видимо, был кем-то ему передан — скорее всего, тайно и незаконно, — с тем чтобы он переправил его дальше, вероятно — в Израиль. Тем временем твою мать преследует какой-то неизвестный, который угрожает ей убийством и, судя по всему, пытается отправить ее в сомнительное путешествие. Две крайне неординарные ситуации в одной семье. Стечение обстоятельств? Возможно. Но если принять во внимание, что эта ракета — последнее слово американской военной технологии, и наверняка имеется немало желающих завладеть секретом ее производства… — К нему, по-видимому, возвращались боли — он задвигался на стуле, пробуя различные позы. — Мне это не кажется простой случайностью. Не понимаю, каким образом, но ты оказался связующим звеном между теми, кто руководит действиями твоего отца, и теми, кто угрожает твоей матери… — Выпятив нижнюю губу, он поразмыслил еще с минуту. — Поэтому, — тут он пристально посмотрел мне в глаза, — я полагаю, что ты еще не все рассказал…

Я колебался. Он сидел молча, словно не хотел меня торопить. В конце концов, я все-таки решился рассказать ему и о событиях вчерашней ночи. Когда я закончил, на лежащем перед ним листе бумаге несколько пустовавших прежде клеток оказались заполненными. Какое-то время он рассматривал лист, о чем-то размышляя и в конце концов очень тихо, почти шепотом произнес:

— Насколько велика вероятность того, что кто-то фотографирует чертежи, относящиеся к ракете, пока они находятся у твоего отца, а потом оставляет снимки в дупле, передавая их таким образом в следующие руки?

Я пялился на слайд до тех пор, пока он не стал казаться мне черным пятном посреди стола. Лоб пылал. Виски отчаянно ныли. Сквозь оглушительные удары сердца я слышал его голос: «Этот слайд — всего лишь один из серии, вероятно, неудачная копия, от которой пытались избавиться…» Я вспомнил странную возню матери в подвале, кусочки фотопленки в кухонном мусороизмельчителе, «полароид» у нее в сундуке, под книгами. А потом вспомнил ее любимый рассказ, к которому она неизменно возвращалась, когда я приносил домой слишком низкие отметки: как она когда-то мечтала стать инженером, но из-за антисемитизма тогдашних румынских университетов вынуждена была в конце концов записаться в профтехучилище в Бухаресте. На курсы технической фотографии…